Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века - [72]
В одобренной Екатериной ломоносовской оде голос поэта черпает силу из высочайшего манифеста. Эта близость подкрепляется созвучиями с Псалтырью и отсылками к ее царственному сочинителю. Среди псалмодических параллелей к ломоносовским строфам находится и псалом 48, в котором Давид взывает ко всем звеньям общественной иерархии. Цитируем переложение Тредиаковского:
(Trediakovskij 1989, 124, 128)
Обратим внимание на речевую ситуацию этого псалма: царь Давид внушает подданным – не в последнюю очередь тем, кто «в чести», – вероучительные истины, неотделимые от сословных и политических обязательств. Этот сюжет соответствовал политическим прочтениям Псалтыри, стоявшим за «Тремя одами парафрастическими…» и другими переложениями псалмов. Державин, мастерски усвоивший уроки политической и духовной лирики Ломоносова и Тредиаковского, в итоговом «Рассуждении о лирической поэзии» (1811) приводил рассмотренную нами ломоносовскую строфу 1762 г. в особом разделе, доказывавшем нравоучительное действие лирики:
По той ли причине, что поэзия язык богов, голос истины, пролиявшей свет на человеков… известно, что во всех народах и во всех веках принято было за правило, которые и поныне между просвещенными мужами сохраняется, что советуют они в словесности всякаго рода проповедывать благочестие, или науки нравов. Особливо находят более к тому способною лирическую поэзию, в разсуждении ея краткости и союза с музыкою, чем удобнее она затверживается в памяти и, забавляя, так сказать, просвещает царства. <…> добрые государи, отцы отечества, любившие доблесть и благочестие, их [скальдов] при себе содержали, уважали их песни, хвалились ими. <…> Псалтирь наполнена благочестием. Самый первый псальм не что иное, как нравоучение. Пророк вдохновенный (vates) или древний лирик был одно и то же. <…> Посему-то, думаю я, более, а не по чему другому, дошли до нас оды Пиндара и Горация, что в первом блещут искры богопочтения и наставления царям, а во втором, при сладости жизни, правила любомудрия (Державин 1872, 568–569).
Державин опирается на расхожие представления, отразившиеся и в «Трех одах парафрастических…». Латинский термин vates с его двойным значением «поэта» и «прорицателя» фигурировал в горацианском эпиграфе к брошюре 1744 г. (см.: Шишкин 1983, 237–238). Параллель между классической лирикой и Псалтырью обосновывалась в «Рассуждении об оде вообще» (1734) Тредиаковского, перепечатанном в памятных Державину «Сочинениях и переводах». Суммируя опыт высокой лирики XVIII в., Державин артикулирует стоявшие за этой параллелью представления о политико-богословском союзе между лирикой и властью в деле «наставлений царям» и «просвещения царств».
Толкование Псалтыри как образца высочайшего воспитания подданных, соответствующего двойной роли царственного пророка Давида, было востребовано в эпоху появления «Трех од парафрастических…». Незадолго до выхода этой книжки, в феврале 1743 г., Симон Тодорский произнес проповедь в честь дня рождения наследника престола Петра Феодоровича на псалтырный стих «Праведник яко финикс процветет, и яко кедр, иже в Ливане, умножится» (Пс. 91:13). Библейское праведничество прямо связывалось здесь с политическим наследием Петра I и идеей дисциплинарной монархии:
За то тщалася злоба искоренити Давида со всем домом его: Понеже праведный сей Монарх Израильский по должности своей возлюбил благостыню, тщился искоренить неправду родную злобы сестру, со всеми злыми ее нещадками. Якоже сам о себе свидетельствует: творящия преступление возненавидех, не прильпе мне сердце строптиво, уклоняющагося от мене лукаваго не познах, оклеветающего тай искряннего своего, сего изгонях. Не живяше посреде дому моего творяй гордыню, глаголяй неправедная не исправляше пред очами моима. Во утрия избивах все грешныя земли, еже потребити от града Господня вся делающия беззаконие. <…> неправду <…> праведныи Монархи праведными своими регламентами, и милостивыми праведников защищающими указами <…> c целаго государства вон за пределы изгнати сильны (Кислова 2009, 320).
Языком Псалтыри очерчивался двойной авторитет монархии, основывающей политическое господство на заповедях священной нравственности. В приведенном отрывке Тодорский цитирует 100‐й псалом, входивший со времен Феофана в чин коронации. Подобно обер-гофмейстеру Миниху, Тодорский усматривал в этом псалме установленные «праведным монархом» начала общественного порядка.
Вместе с другими гомилетическими и наставительными текстами этого времени проповедь Тодорского составляла жанрово-тематический фон для поэтических прочтений Псалтыри в «Трех одах парафрастических…» и панегириках тех лет. В сочиненной летом 1743 г. оде на тезоименитство наследника Ломоносов, вслед за Тодорским, варьирует стихи 91‐го псалма и превращает их в пророчество об успешном царствовании Петра Феодоровича:
