Приблудяне - [5]

Туся, брызжа краской для ресниц по щекам, побежала к соседке, а Зюков свистнул тестя с улицы, стегнул поводком незлую овчарку и отправился на станцию трансмагнитки, откуда до его дома было полчаса дремы.

В понедельник Зюков повстречал на службе начальника.

– Ну что, Титька, – добродушно спросило начальство, – как выходные? – и даже ткнуло пальчиком в пуговицу пиджака.

Тит Бурдеевич не захотел признаться, что с пятницы по воскресенье злился на судьбу и читал нехотя книги, поэтому от прямого ответа уклонился.

– Жена моя, Анастасия, чудо что за кисель готовит! – вежливо кланяясь, сказал Зюков. – Прям такая мастерица!

– Пригласил бы, что ли, на кисель или еще какую еду. Твоя бы красавица и настряпала, – веселилось начальство. – Или боишься, что уведу, пока ты тяжелый лежишь? Не боись, Титька! Я от киселя тоже тяжелею. Не так, как ты, правда, но тонны три набираю. То есть за Анастасию можешь быть спокоен.

– Шутник вы какой, – боязливо проговорил Зюков, суша в кармане потную ладонь. И ни с того ни с сего добавил: – Тесть у меня строгий. С причудами. Но в целом – положительный. Одно слово – приблудянин...

Сборник «Приятного аппетита», М., 47 г. ЭЦЕТИ

О. Санин ВОСКРЕСЕНЬЕ

Мы игрались в комнате и повалили книжный шкаф. Шум поднялся – прямо жуть какая-то! Стекла посыпались, книжки всякие разлетелись, статуэтки вдребезги поразбивались. А сверху-то, сверху ведь чемоданы лежали! Один – в котором калоши да зимние ботинки хранились – на стул рухнул: стул рассыпался. Второй больно тяжелый был: еще бы – утюги старые, примус прошловековый, инструменты различные: дрель, да полотер, да молотки, да ключи разводные. Рухлядь, конечно, но выкинуть-то жалко! Вот и лежала себе спокойно, пока – на тебе! – на письменный стол не обвалилась. Стол пополам треснул, а оттуда, оттуда – батюшки! – бумага, чернила, скрепки, карандаши, дыроколы, папки пустые, копирка... Буковки из пишущей машинки – те вообще по всему полу запрыгали – поди собери!

Наши, конечно, врассыпную. Виктор Сергеевич, хозяин-то, на шторе повис. Не сообразил маленько: карниз ведь легкий – «Паутинка». Тюль он еще выдержит, льняные гардины тоже, но девяносто шесть килограммов – увольте! В общем, Виктора Сергеевича штукатуркой слегка завалило... Его бы вытащить, так ведь не до него! Хаахтела на пианино вскочил. Казалось бы, чего проще: музыки не понимаешь, в инструментах не разбираешься – не суйся! Мог ведь под диван залечь? Мог! Так нет: надо ему башмаком по клавишам, да по басам, по басам, да пятками. Конечно, Рамфорд испугался, любой испугается: спиной стоял человек к музыке, как-никак. Завыл он по-звериному и – ахнул в гардероб головой вперед. О том, что там с полчаса уже как Василий Тихонович сидел – прятался, – он, ясно дело, и гадать не мог. Потом выяснилось, что Василий Тихонович не буквально сидел в гардеробе, а лежал: спал наш гипертоник в шкафу, как младенец. Естественно, мы о нем забыли, никто и не заметил, как он исчез. Хоть бы предупредил, что в прятки играет, а то: мы в салочки, а Тихоныч – на особицу. Короче, на него-то Рамфорд и брякнулся. Оба заорали, но Василий Тихонович сильнее: ему как раз снилось – он потом объяснял, – что он с лазерной платформы тещину дачу расстреливает. Тут навалилось черное, большое, душит, визжит в ухо. Ну, думает Тихоныч, все, прощай, Родина, добралась-таки ведьма до смельчака, пробила тело космического аса ракетами, в дырках воздух свистит, сама смерть горло сжимает.

Впрочем, наш инфарктник могуч все-таки. Валидол валидолом, а Рамфорда одолел: проломил животом противника стенку гардероба и выкинул прочь, сам – как герой – вместе со шкафом на врага опрокинулся. Рамфорд виноват, конечно, но ему все же меньше досталось, чем Саше Енссену, который вовсе ни в чем не повинен. Просто полз мимо: дай, думал, к Виктору Сергеевичу подберусь и напугаю сзади. Чего он там в штукатурке лежит?! Здесь-то его и накрыло.

Все это, между прочим, в считанные секунды произошло. Я почему так подробно описываю – мне лучше всех видно было: на люстре висел. Я туда с книжного шкафа прыгнул (спасался от Грызуна Павла Эдуардовича – тот как раз водил), но неудачно оттолкнулся, почему авария и произошла. А сам Грызун легче всех отделался, зато урон самый большой нанес: поскользнулся на банановых корках, которые Рамфорд разбросал, чтобы ему водить труднее было, и в телевизор въехал. Экран, конечно, лопнул, Павла Эдуардовича к серванту отбросило, однако – ни одной царапинки... Все сервизы перебил (мы потом три тарелки целых насчитали), а Паша – живехонек.

Да, чуть не забыл! Ведь Джюкич все это время на диване прыгал. На диване у нас «дом», там салить нельзя. Вот Джюкич и манкировал постоянно: сам на диване скакал, а других сталкивал. Хорошо хоть его Хаахтела наказал: ринулся с пианино под диван, что ему давно надо было сделать, и сначала было затих там, но лишь увидел, что вода подбирается, тут уж не до передышки! Как лежал, так и вскочил, с диваном на спине – Хаахтела у нас давно такой здоровый. Здесь Джюкичу тяжко пришлось: плохой он наездник, этот Джюкич, собака на сене хорошая, король на горе тоже неплохой, а наездник никудышный, – слетел с дивана, как неопытный ковбой с дикого мустанга, да еще руками размахался. Ну и попал правой в разбитый телевизор: искры, дым, рев – словом, что говорить... Беда и неразбериха!