При дворе герцогов Бургундских. История, политика, культура XV века - [144]
Шатлен, будучи, с одной стороны, верным подданным герцога Бургундского, а с другой – сторонником франко-бургундского альянса, оказался в трудном положении. Уважение к королевской власти и королевские амбиции самих герцогов было весьма трудно совместить в одной концепции. Однако официальный историк нашел выход из этой ситуации. Уже в приведенном выше примере он отмечает, что земли герцогов ничуть не уступают землям короля, некоторые из них вполне могли бы быть королевствами. В «Обращении к герцогу Карлу» он снова указывает на величие земель, объединенных Бургундским домом[1561]. Однако в этом трактате главной мыслью является то, что герцогу нет необходимости гнаться за королевским титулом, ибо любой титул тщетен, если не подкреплен добродетелью[1562]. Наиболее подходящим путем является преумножение добродетелей, чтобы остаться в памяти потомков добродетельным государем, а не порочным. Такие рассуждения Шатлена были отчасти вызваны его разочарованием в Людовике XI, который, по мнению официального историка Бургундского дома, оказался недостоин короны Французского королевства[1563]. Ни Карл VII, ни Людовик XI не являлись для него образцами идеальных правителей. Таковым для него был Филипп Добрый[1564]. Именно в плане добродетельности герцоги могли не только соперничать с королями, но и превзойти их, по мнению бургундского хрониста. Однако лишь в этом, ибо по титулу герцог не мог составить конкуренцию королю. Для Шатлена и для той части бургундской элиты, чью позицию он разделял, было характерно, как мы видели, уважение к королевской власти, причем в случае с официальным историком – к неперсонифицированной королевской власти. Доказательством этому служат рассуждения о Людовике XI и о бедах, которые обрушились на Францию с вступлением на престол этого короля. Впрочем, недостатки порочного правителя, недостойного короны, но получившего ее, должен был компенсировать другой представитель династии, например, герцог Бургундский, по мнению Шатлена[1565].
Правление нового герцога, на которого хронист возлагал немалые надежды, оказалось противоречивым. Сначала Шатлен, как и другие бургундские авторы (например, Васко да Лусена[1566]), пытался повлиять на нравы Карла Смелого посвященными ему трактатами. Однако разочарование нарастало, и в заключительных главах хроники Шатлен переходит к практически открытой критике не только короля Франции, но и герцога Бургундского, виновных, по его мнению, в разрушении «целостности общего дела» (l'integrite de la chose publique)[1567]. He только отношения с Французским королевством подвергались критике со стороны Шатлена, но и внутренняя политика герцога. В частности, чрезмерная регламентация всей придворной жизни, активное участие Карла в решении государственных дел, а также нововведения в сфере правосудия, организации армии и т. д. Во всех этих сферах он действовал противоположным образом, нежели его отец, что нашло отражение в творчестве всех бургундских авторов, постоянно сравнивавших отца и сына[1568]. Данный факт говорит о распространенности той критики, которую высказывает Шатлен в адрес Карла
Смелого. Нововведения герцога вызывали непонимание многих представителей бургундской элиты. Шатлен, например, пишет о том, что аудиенции, которые давал герцог в присутствии многочисленных придворных, дабы лично вершить правосудие, заставляли их скучать[1569].
Однако хронист, не разделявший политические установки Карла Смелого и даже критиковавший его в своем сочинении[1570], тем не менее оставался верным Бургундскому дому, в отличие от некоторых бургундских придворных, политическую позицию которых он, вероятно, разделял. В первую очередь речь идет о семье де Круа, знатном аристократическом роде, получившем огромное влияние при дворе Филиппа Доброго. Шатлен был близок к некоторым представителям этой семьи[1571], о чём свидетельствует приведенное выше письмо Филиппа де Круа к хронисту. Однако он отнюдь не мог принять действия главы клана, Антуана де Круа, подчиненные лишь его частным интересам и идущие вразрез с интересами Бургундского государства. Продажа королю городов на реке Сомма, к которой Антуан был причастен, не только поставила крест на его дальнейшей карьере при новом герцоге, но и вызвала критику со стороны официального историка, которую он вложил в уста идеального, по его мнению, советника – Филиппа По[1572]. Более того, близким к де Круа был Жан Кустан, человек низкого происхождения и сомнительной добродетели, согласно Шатлену
