Прежде чем увянут листья - [37]

— Но почему? Мне казалось, все налаживается. Что произошло?

Марион повернулась к нему лицом:

— Ничего не наладилось. Она считает, что только после помолвки я могу оставаться в твоей комнате, а до помолвки, мол, грех… Мы ведь решили устраивать жизнь по-своему, а не по желанию наших родителей… Ничего, хорошего не выйдет, если нам это не удастся.

Юрген лежал на спине и разглядывал потолок, долго молчал, потом сказал:

— Разве мать виновата, что у нее так сложилась жизнь?

— Но это не дает ей право осложнять твою.

— Она и не хочет ее осложнять.

— Но она делает это! Иди к себе. Ей-богу, она войдет…

— Ну и что?

— Я не хочу, чтобы она видела нас вместе…

Он прошел к себе и бросился на кровать. В ту ночь ему все время хотелось встать и уйти куда глаза глядят. Куда угодно… Когда начало светать, он прошел к Марион, присел на край тахты и погладил ее по волосам.

Марион проснулась и улыбнулась:

— Залезай под одеяло, но веди себя скромно. Наверно, она уже встала.

— Останься до завтра, — попросил он.

— Только ради тебя. Но не забудь, о чем мы договорились. Я вполне серьезно.

— Спасибо, — шепнул он ей на ухо. — Я люблю тебя.

На следующий день они уехали в самую рань. Шел дождь, капли стучали по вагонному стеклу.

Марион сказала:

— У нас с твоей матерью ничего не получится. Тебе придется выбирать.

— Что за причуды? Мы же не собираемся жить у нее.

Она прижалась к нему:

— Я не о том. Просто рада, что у нас есть еще один вечер. А ты рад?

Он согласно кивнул. Марион сплела руки на его шее…

Дверь ресторанчика с треском раскрывается, и гурьбой вваливается полдюжины парней.

— Вот удача — лейтенант-то здесь! Твоя шарманка с тобой? Хозяюшка, восемь пива и восемь рюмок водки!

Это трактористы, с которыми лейтенант познакомился на танцах в день праздника. Их возглавляет парень, которого приятели называют Рыжим. Он с чувством пожимает руки Юргену и Глезеру:

— Перебирайтесь к нам, за главный стол, а то мы не уместимся.

Глезер в восторге.

— Прекрасный вариант! У нас с лейтенантом сегодня не лучший денек.

— Слушай, Тео, принеси-ка гитару. Будем веселиться.

Тео смеется во весь свой огромный рот, огрызок потухшей сигары прилип к его верхней губе. Он выносит из задней комнаты две старенькие, потрепанные, густо покрытые пылью гитары. У одной из них гриф склеен.

Юрген протестует:

— Из этих старушек уже никакой музыки не выколотишь — струны порвутся и на ушах повиснут.

— Чепуху несешь, лейтенант! Эти гитары оставили ребята из «Висмута», а у них лапы покрепче твоих. Возьми вот эту, со сломанной кобылкой. Морской волк всякий раз, когда приходит сюда, играет на ней «Голубку».

Юрген берет гитару, настраивает. Звук лучше, чем он мог предположить.

— Сыграй что-нибудь такое, чтобы можно было подпевать, — просит Рыжий.

Они играют и поют, не забывая время от времени прикладываться к бокалу с пивом. Так продолжается, пока Юрген не чувствует, что пора закругляться.

Он встает:

— Все, друзья. Глотка стала слишком сырой для пения. Мне пора.

Трактористы пытаются протестовать, но Юрген передает гитару хозяину ресторанчика и просит счет за себя и Глезера.

— Ты ничего не должен, лейтенант! — заявляет Рыжий. — Плати песнями, пока можешь петь… Тео, все за наш счет!

Юрген поворачивается к парню:

— Ну позвольте мне хоть разок заплатить за всех.

— Ладно.

Юрген стоя выпивает маленькую рюмку водки, делает глоток пива и вместе с Глезером направляется к выходу. На улице еще светло.

— Проводить вас? — спрашивает старшина.

— Благодарю. Я вполне трезв. А как доберетесь вы?

Глезер смеется:

— Позвоню по телефону. Через десять минут жена с машиной будет здесь.

— Семейная солидарность? — спрашивает Юрген.

— Просто мы понимаем друг друга.

Юрген пожимает Глезеру руку на прощание и идет по Холлергассе. Ему вдруг приходит в голову, что в его шкафу лежит книга, приготовленная для Ингрид. Он смотрит на окна учительницы, но дом словно вымер.

Юрген не торопясь выходит лугом к реке, а дальше берегом к лесу. От влажной земли поднимается туман; он наплывает на кустарник и склон холма. Воздух теплый, небо безоблачное, и только на юго-западе громоздятся несколько темных туч, края которых окрашены заходящим солнцем под золото.

Юрген долго бредет без цели, и вечер кажется ему необычным. Впервые в его душе возникают сомнения: вначале они как тень, которую нельзя отогнать от себя, однако постепенно становятся все более назойливыми. А в сущности они укладываются в один-единственный вопрос: по-прежнему ли он любит Марион?

Последние лучи заходящего солнца застают его сидящим на уступе. Он смотрит на огни Бланкенау, раскинувшегося там, далеко внизу, и думает, что, если двое любят и хотят быть вместе, они обязательно найдут путь друг к другу. Марион не хочет переезжать к нему в Борнхютте, но права ли она? И кто, черт возьми, может рассудить, кто прав, кто виноват, когда речь идет о любви и взаимопонимании?

Юрген встает и стремительным шагом идет лесными тропами, просеками, покрытыми толстым ковром мха и травы. Ни одна живая душа не встречается ему.

Ах да, ее просьба о переводе… Как будто он вольнонаемный, у которого через две недели заканчивается срок. Как она этого не поймет?!