Прежде чем увянут листья - [35]

Марион взрывается:

— А как же я? Должна бросить все, перебраться в эту дыру, нарожать тебе детей, а при случае писать по нескольку строк в местную газету? Прекрасная перспектива, господин лейтенант!

— Что же делать? Разводиться, еще не став мужем и женой?

Она резким движением гасит сигарету, подходит к нему и шепчет:

— Ты глупышка. Выход всегда есть. Иногда он лежит на поверхности, а его просто не замечают. — Она прижимается к нему.

Снизу доносятся смех, звон посуды, отдельные слова. Кто-то отбивает мясо на кухне — отчетливо слышен каждый удар, и в комнате Марион что-то начинает вибрировать.

В деревне лают собаки и истошно кричит не вовремя разбуженный петух. В эту ночь Марион и Юрген долго не могут уснуть.

— Ты подашь рапорт? — спрашивает она на следующее утро.

— Подумаю…

— Я тоже…

Прощание короткое. Марион поднимается на носки, чтобы поцеловать его:

— Прошу тебя, подумай.

— Подумаю. Через две недели приеду.

— Буду очень рада.

Фоторепортер уже сидит в машине и курит, постукивая пальцем по баранке.

Юрген не ждет, пока машина скроется из виду. Он поворачивается и идет прочь, заметив при этом, что хозяйка ресторанчика «У липы» смотрит в окно и сочувственно улыбается.

Всю вторую половину дня Юрген не находит себе места. Рошаль, обратившись к нему с пустячным вопросом, уходит обиженный незаслуженно сухим ответом.

Глезер замечает, что лейтенант не в духе, и после ужина предлагает:

— Разрешите сегодня мне проверить оружие. Так будет лучше… сегодня.

Юрген смотрит на старшину в упор и уже готов взорваться, но тот спокойно выдерживает его сердитый взгляд:

— У каждого когда-нибудь болит живот. Все мы люди, товарищ лейтенант. Не выпить ли нам сегодня по одной?

В глазах у Юргена сквозит удивление.

— А почему бы и нет? — отвечает он. — Только я сегодня плохой партнер.

— Не беда. Как-нибудь скоротаем вечер.

Они едут под уклон в сторону Бланкенау. Мотор выключен. Фоторепортеру то и дело приходится резко тормозить. На крутых поворотах он включает ручной тормоз и всякий раз касается ее колен. Неназойливо, будто случайно.

Марион делает вид, что не замечает этого, и отодвигается к дверце. Она довольна, что фоторепортер молчит, не мешает ей остаться наедине с ее мыслями. Она, как никогда ранее, убеждена, что ее жизнь не может быть связана с Борнхютте, впрочем, как и в том, что Юрген не станет добиваться перевода. Она собственными глазами видела, насколько он прикипел душой к своим солдатам. А видеть, подмечать — это ее профессиональная черта. Но кому-то надо уступить! Если это сделает она, то погребет себя в Борнхютте на долгие годы, пока начальству не придет в голову распорядиться их судьбой по-иному. Что же делать? Оставить все так, как было до сих пор? Любовь в рассрочку, а потом в один прекрасный день обнаружить, что молодость прошла?

Она смотрит на фоторепортера. Он улыбается. Или ей это кажется?

— А как бы ты поступил? — неожиданно спрашивает она.

Он бросает в ее сторону короткий взгляд. Нет, он действительно улыбается.

— Если ты спрашиваешь меня всерьез, то я приглашаю тебя сегодня поужинать.

— Где?

— Здесь немало разных местечек.

— Договорились, — соглашается Марион.

— Честно?

Она кивает:

— Только учти, я старомодна. И если я приняла предложение поужинать, то будет всего лишь ужин.

Теперь кивает он и начинает насвистывать.

Вечером они сидят в дорогом ресторане при какой-то гостинице. Он составляет меню. На нем черный пиджак, бабочка. И вообще, фоторепортер, оказывается, смотрится. Он блистает знанием зарубежной кухни, называет блюда с французским прононсом. При этом оба смеются.

Он заказывает дорогое шампанское. Позже, когда появляются оркестранты, они идут танцевать. Получается у него неплохо. Но он самоучка, и это чувствуется.

Когда вторая бутылка шампанского уже наполовину пуста, он неожиданно, без всякого перехода говорит:

— Утром ты спросила меня, что бы я сделал на твоем месте…

Марион вскидывает на него глаза — она ждала этого.

— И что же?

— Ты не обидишься?

— Почему я должна обидеться?

— Лейтенант тебе не пара. На целую голову ниже. Извини, я думал, что он из тех, кто носит в ранце маршальский жезл, кто уже в молодости смотрится полковником, а он просто лейтенант с гитарой. Просто романтик. Извини…

— Что ты все время извиняешься? Скажи: разве есть какое-нибудь противоречие между тем, что он лейтенант, и тем, что он поет и играет на гитаре? Его трудно представить без гитары, и, возможно, именно она и сблизила нас…

Фоторепортер иронически улыбается:

— Вот-вот, немного романтики. Она нередко играет с нами дурные шутки, а позже и объяснить не можешь, как же все это произошло.

— Ну а ты? Себя-то ты не считаешь человеком на целую голову ниже?

Наклонившись к Марион, фоторепортер тихо, но внятно говорит:

— У тебя нет оснований задавать мне такой вопрос, потому что я не собираюсь на тебе жениться. Это не значит, что я женоненавистник. Скорее, наоборот…

— Значит, ты все же строишь в отношении меня кое-какие планы?

— Каждый что-то прикидывает, подсчитывает… Весь вопрос в том, будет ли по карману счет…

— Ты уходишь от ответа.

Он опускает голову еще ниже.

— Почему же? В редакции говорят, что ты фанатичка: готова залезть к человеку даже в постель, чтобы дать материал о нем. «Одержимый айсберг» — вот как тебя называют…