Преемник. История Бориса Немцова и страны, в которой он не стал президентом - [83]

. Банкир и близкий знакомый Немцова Михаил Фридман, один из участников Давосского пакта, вспоминает, как месяц спустя, в апреле, объединившиеся для переизбрания Ельцина магнаты собрались, чтобы подписать воззвание в адрес Ельцина и Зюганова, которое потом стало известно как “Письмо тринадцати”: “Я очень хорошо запомнил, что все очень однозначно высказывались: Ельцин должен победить, иначе конец. И я, как человек, далекий от политики, сказал: «Я, может быть, выскажу какое-то несогласие осторожное с тем, что здесь говорится, но мне кажется, что нам лично, наверное, будет хуже от того, что выиграет Зюганов. Но с точки зрения исторического процесса, вполне возможно, что стране, может, и лучше будет, потому что страна создаст прецедент выборов, когда в результате голосования к власти придет оппозиция, и это будет важнейший исторический момент, поворотный пункт в российской истории». Я получил не просто холодный душ – шквал неприятия. Я, естественно, тут же заткнулся, сидел дальше тихо и молчал” ³².

На Немцова набросилась пресса: трус и конформист, переметнулся к коммунистам, агитирует за Зюганова, в лучшем случае глубоко ошибается. “Не стало ли его выступление симптомом уже начавшегося перехода части российской элиты из рядов партии власти в лагерь вероятного победителя на выборах 16 июня?” – писала газета “Коммерсантъ” ³³. Немцова атаковали так яростно, что ему пришлось оправдываться: нет, он не поддерживает коммунистов, но “нужно быть реалистом и хладнокровно смотреть в будущее” ³⁴.

Идеалист Немцов не понимал, что в Кремле в принципе не рассматривали возможность поражения. Как скажет Чубайс – уже потом, когда избирательная кампания начнется всерьез: “Плана Б у нас просто нет”. В тот момент Немцов не осознавал, что президентские выборы 1996 года не были выборами в прямом смысле. Ставки были чересчур высоки. Альтернатива была очевидна: либо побеждает Зюганов, либо побеждает демократия – и не оставляла выбора. Быть реалистом означало не готовиться к вероятной победе Зюганова, а полностью отвергать ее. И тогда, в марте, план Б у Ельцина был. В воскресенье, 17 марта, в 7.30 утра Анатолия Куликова, в это время уже министра внутренних дел, разбудил звонок: глава Службы безопасности президента Александр Коржаков вызывает его в Кремль, к президенту, к 11 часам. В 10.57 он вошел в кабинет президента. Куликов вспоминал потом: “Ельцин показался мне взбудораженным. Пожал руку и без лишних разговоров объявил: «Я решил распустить Государственную думу. Она превысила свои полномочия. Я больше не намерен терпеть этого. Нужно запретить коммунистическую партию, перенести выборы»” ³⁵.

План Б

К зиме 1996 года Александр Коржаков уже давно был не просто главой президентской охраны. Самый близкий, возможно, помимо семьи человек к Ельцину, Коржаков был его главным товарищем – глазами, ушами и ближайшим советником, фигурой номер один в ельцинском Кремле. “Он был «образом жизни», – говорил про него Немцов. – Я думаю, что Ельцин начинал чувствовать недомогание, лишь только узнавал, что Коржакова нет рядом” ³⁶. Осенью 1995 года в рейтинге самых влиятельных российских политиков он занимал 4-е место, уступая лишь московскому мэру Лужкову, премьеру Черномырдину и самому Ельцину.

Коржаков был основным сторонником идеи отмены выборов в Кремле – по двум причинам. Во-первых, он искренне не понимал, зачем они нужны. “Какие выборы? Мы не для того брали власть, чтобы так просто ее отдать!” – говорил он ³⁷. Во-вторых, он тревожился о здоровье своего шефа: во второй половине 1995 года Ельцин пережил три сердечных приступа, практически весь октябрь и ноябрь провел в клинике, а в его кортеже появилась машина скорой помощи. Как он в таком состоянии проведет предвыборную кампанию? А тут еще коммунисты не просто победили на выборах в Думу в декабре с неожиданно большим отрывом – они захватили парламент: продвинули своего однопартийца в спикеры и взяли под контроль большинство комитетов. Убеждение, что с таким откровенно враждебным парламентом дело иметь невозможно, стало еще одним аргументом в пользу силового решения.

Напугало Ельцина и то, как мировые лидеры встречали Зюганова в Давосе. Время шло, его рейтинг не рос, победа на выборах выглядела все менее вероятной. В конце февраля начальник ельцинского предвыборного штаба Сосковец говорил одному из американских консультантов, приехавших помогать проводить кампанию: “Одна из стоящих перед вами задач – за месяц до голосования сказать нам, что надо отменить выборы, если вы увидите, что мы проигрываем” ³⁸. Но хороший повод представился уже в середине марта – на него Ельцин и сослался в разговоре с Куликовым: депутаты проголосовали за отмену Беловежских соглашений, которыми был закреплен распад СССР в декабре 1991 года. То есть депутаты на бумаге восстановили СССР. Конечно, этот предвыборный пропагандистский ход не мог иметь практических последствий. Но это был casus belli.

Ельцин внял уговорам Коржакова. Более того, идея о переносе выборов “в какой-то момент… стала идеей Ельцина”, – считает Хоффман ³⁹. Взять и одним махом разрубить гордиев узел, как он уже сделал два с половиной года назад, – это вполне отвечало его темпераменту. Он так и напишет в своих мемуарах: “Чего греха таить: я всегда был склонен к простым решениям”