Предупреждение путешествующим в тумане - [39]

И я рассказал все, умолчав только о встрече с Сухоручко, как и было намечено. Чувствовал себя подлецом. Когда я закончил, мы некоторое время молчали, лишь Эдгар постукивал спичечным коробком по столу. Потом сказал:

— Значит, твой диктофон сможет помочь дознанию?

Мне не понравилось, что Эдгар так быстро ухватил главное.

— Вряд ли диктофонная запись может служить вещдоком на суде, — попытался увильнуть я. — Экспертные оценки несовершенны.

— Кто говорит про суд? А вот дознанию, я думаю, поможет, — он стоял на своем.

— Да, наверное…

— Надо забрать диктофон оттуда.

Я нехотя кивнул.

— Знаешь что, скоро начнет светать. Тебе вряд ли стоит пока выходить на улицу. Я сам съезжу, заберу.

Смотрю на Эдгара, в его честные, светлые, как у волка, глаза. Мне вовсе не хочется, чтобы подозрения Сухоручко подтвердились. Я бы себе руку дал отрубить, так не хочется.

— Не стоит, — говорю я, — эти типы могут там караулить.

— Брось, — он улыбается, — после твоих тумаков и твоего побега они наверняка забились в норы. Стоит тебе заявить в милицию, их искать прежде всего начнут в гараже. Кстати, а как ты туда попал? Ах да, авария. Следующий раз будь осторожнее не дороге.

И все-таки я решил не удерживать его. Дал ключи от машины. Не пешком же ему. В такой ситуации подлее всего — не доверять. Но даже если следователь окажется прав — от меня он об этом не узнает. Скажу просто, впопыхах забыл включить запись.

— Там есть красная кнопка, — сказал я. — Нажмешь — на стирание. А рычажок — перемотка.

— Зачем ты мне все это рассказываешь? — он пожал плечами. — Я принесу, сам и разбирайся.

Он ушел, а я все никак не мог найти себе места. Ко всему, от резких движений начинала кружиться голова, и рот словно набит наждачной бумагой. Ломило суставы.

Поминутно смотрел на часы и проклинал все на свете, оттого что время тянулось так медленно.

Потом смутные образы закопошились в углах комнаты, мохнатые и красноглазые, они мельтешили под ногами, по спине взбирались на плечи, чтобы впиться остренькими зубами в мозг.

Образы были многоликие, они шептали разные скабрезности, и от них некуда было деться. Я спал и во сне чувствовал, как зарождается рассвет.

Я услышал шаги Эдгара, еще когда он шел по коридору. Он ступал жестко, словно впечатывал каблуки в линолеум. Я открыл глаза и, не мигая, смотрел на дверь.

Он вошел, пахнущий дождем и улицей. Подмигнул, достал из кармана диктофон.

— Весь плащ извозил, насилу нашел. Там, возле фургончика, несколько разбитых «Запорожцев». Включил запись:

«Этот, как его, Барин? — мой голос. — Или парнишка его?

«И про это пронюхал? Не длинный ли у тебя нос…» — отвечают…

Эдгар кладет диктофон на стол.

— Все в порядке?

Я кивнул.

— Кстати, за мной следили, — он ухмыльнулся. — Хотя, может, показалось. Серые «Жигули».

— Нет, не показалось. Это Сухоручко.

— Зачем? — спросил Эд.

— Видишь ли, по его версии — ты единственный в этом городе, кто с самого начала знал о каждом моем шаге. И потому мог меня использовать в этой истории. Плащ Бессонова должны были подбросить при свидетеле — ради одной жены не стоило устраивать спектакль. Только ты знал, что я буду там всю ночь… А я был зритель беспристрастный, свидетель идеальный, если бы вместо бессоновского не взяли мой плащ. В общем, тебя решили проверить на диктофоне. Если бы был замешан, то постарался не «найти» его, верно?

— Не очень же ты высокого мнения обо мне! — сказал Эдгар изумленно.

— Понимаешь, старик, в этой истории слишком часто всплывает неизвестный, который очень много обо мне знает. Первая ночь — ладно. За домом могли следить и знать, что появится свидетель. Но дальше… Он мне пытался помешать — я видел его со спины — познакомиться в кафе с Громовой. Кто кроме тебя знал, что я туда пойду? Из номера в гостинице выкрали ампулы — кто знал, в каком я номере остановился? Ты же меня туда устраивал. Есть еще масса других фактов, подтверждающих общую идею — меня пасли в этом городе с самого начала, прекрасно знали, кто я, откуда и зачем приехал, и заранее подготовили роль, которую я с некоторыми отступлениями от текста и играю.

— И ты подумал на меня? — глаза Эдгара потемнели. — Ну и дрянь же ты.

— Полегче, — говорю, — я таких эпитетов никому не спускаю.

— Ничего, стерпишь, — говорит он. — У меня тоже свои обиды…

Я встаю и направляюсь к двери.

— Эй, ты куда? — окликает он. — Докладываться следователю?

Я берусь за ручку двери, он догоняет и хватает за плечо.

— Ладно, — говорит он, — погорячились…

— Пусти.

Он не отпускает, и тогда я оборачиваюсь и всаживаю кулак ему в грудь. От неожиданности он отступает на шаг, в глазах его загораются нехорошие огоньки. Мы стоим неподвижно, и в комнате кажется совсем темно. Эд немного ниже меня, но более тренирован. Если бы раньше мне кто сказал, что мы будем вот так стоять, я бы перестал с этим человеком здороваться.

Минута тянется очень медленно. Постепенно глаза Эдгара светлеют, и он вдруг ухмыляется:

— Вот была бы удача для следователя. Представляешь?

Преступник обнаруживает себя и кидается с кулаками на главного свидетеля. Трагическая развязка запутанного дела… Только поверь, я тут ни при чем.

— Я верю. С самого начала Верил. Потому и пошел на все это.