Предчувствие - [58]
Так интересно, бабушке никогда не захочется перечить, просто не найдется такой возможности: даже ее строгость будет какой-то слишком мягкой, не по-настоящему злой. Весь ее дом будет окутан каким-то мягким облаком, в которое N станет раз за разом проваливаться, как в блаженный сон. И еще он будет всегда благодарен бабушке за умение разрешать ему вслушиваться в мир. Да, ей вовсе не покажутся странными его привычки. Или все это – преувеличение, миф из его памяти? Наверное, дело в том, что когда-нибудь N вырастет и начнет путать образ из прошлого с настоящим, давно умершим человеком. Но у нас все равно не появится другого источника, кроме его памяти. Так что доверимся памяти ненадолго. Не все в ней выдумано.
И еще одно замечание. Мы уверены, что невероятное совпадение рано или поздно бросится и вам в глаза, но лучше на всякий случай укажем на него: да, оба мальчика будут лишены матерей. Вот он, первый повод для пересечения линий. А вдруг он и окажется главным? Но сами они никогда не станут говорить об этом – ни друг с другом, ни с остальными, но как будто бы почувствуют пустоту, объединяющую их. Наверное, она же в конечном счете и разлучит их. И у того и у другого будет черная дыра на месте матери. И они никогда не смогут забыть о ней. В отличие от Петра этот второй мальчик, по имени N, несколько раз увидит свою. Маму. Но слишком мало, чтобы полюбить ее, и точно так же – очевидно недостаточно, чтобы возненавидеть. Странные свидания, лишь усугубляющие отсутствие. Мать станет для N одним из затихших, едва слышных, но не столь уж спокойных, пригрезившихся звуков. И мы больше ничего о ней не скажем.
Стоп, но ведь у A тоже не будет матери. И рассказ об этом отнюдь не менее, а в каком-то смысле даже более важен, но тем не менее мы не решимся начать его. Почему же мы не напишем об этом? Отчего мы выбрали N в качестве героя этого эпизода? Что будет значить для А это отсутствие? Или для Петра? Дело в том, что они никогда не расскажут. Потому и мы не сможем продолжить. Да, совсем обойти молчанием эту тему не удастся, но и сказать даже несколько внятных слов тоже не выйдет. Обрывать истории увлекательнее, чем завершать их.
Эпизод девятнадцатый,
он будет повествовать об исчезновении Альмы и повторном знакомстве с Або
А потом Альма перестанет жить. Да, превратится в скульптуру. Очень скоро, не сказать – на ваших глазах. С удивительным, даже неуместным спокойствием. С беспощадной готовностью. Уйдет одна, не высказав никаких просьб. Не прервав литаний безмолвия. Поэтому переход почти и не будет заметен. Уйдет легко, ночью, во сне, не заметив собственной смерти, возможно приняв ее за часть сна. Так легко, как он никогда не научится писать. Да, сдержит обещание: превратится в покоящуюся скульптуру. Пусть так, он не станет перечить. Лучше о ее неподвижности все равно не скажешь. В последний момент Альма откажется от кремации. Он не сможет понять почему. Она не станет объяснять.
В голове будут вертеться их прогулки, их разговоры. Еле уловимое дыхание. Ее почти прозрачная, лишь умножающая наготу накидка. И вот уже похороны под матовым солнцем; рыхлая, в рваных тенях, взбороненная, словно изувеченная кротами земля. Он не подойдет к гробу, не решится бросить горсть глины. Не из-за неприязни к ритуалам. Не захочет объяснять почему. Какое-то странное ощущение себя посторонним в очереди, которая будет выстраиваться из пришедших. А ведь прощающихся окажется неожиданно, даже неуместно много. Подумается, что лопаты и не нужны, что рук хватит. Откуда-то Никон найдет силы для взаимодействия с пришедшими, зачем-то постарается соблюсти все обычаи (теперь уже не нужно ничему удивляться, однако Петра испугает эта болезненная активность). Впрочем, Никон наотрез откажется от отпевания, не допустит никаких крестов и священников. По большому счету эти ритуалы будут до конца понятны лишь ему одному. Сначала возьмет в руки большую фотографию (знакомый разлом ее взгляда), а затем простоит над гробом до тех пор, пока не простятся все. Поцелует почти живой лоб. Положит фотографию в могилу. Шарф сползет с его обожженной шеи.
Еще запомнятся две абсурдно-синие кладбищенские цистерны с водой – по краям от изъеденной рытвинами дороги, словно колонны сюрреалистических ворот, готовых бесконечно долго принимать неторопливые маскарадные процессии. Эта не будет последней. Даты рождения на многих надгробиях окажутся не столь уж далеки от возраста Петра, что сильно его изумит (но нет, он ни за что не станет заниматься «подведением итогов»). Тут же рядом могильщики будут ждать своего часа. Их телефонные разговоры. Да, скоро. Сейчас уже закончат прощаться. Конечно же, он не пойдет на поминки. К внезапному неудовольствию Никона.
Будет и еще одна встреча. Врач с грузинской фамилией. Петр сразу узнает его, мгновенно вспомнит тех обязанных давно выветриться из памяти попутчиков. Подойдет к Ксоврели и попросит о встрече. Тот едва успеет ответить, как к ним подскочит Никон. Едва не столкнув врача в канаву, похожую на одну из могил, он вскрикнет (явно не собираясь дожидаться ответа, собственно, не будет ясно, к кому из собеседников он обратится, но смысла реплики это не изменит): прекрати говорить с ним! Ксоврели грустно улыбнется и отойдет в сторону. Но они, словно опытные заговорщики, уже успеют назначить место и время. Проведут несколько часов в крохотном кафе. Петр вспомнит давние медицинские споры, но не станет сообщать врачу о том, что они ему известны. С тех пор Ксоврели успеет еще больше укрепить свои убеждения, а главным примером их истинности теперь станет Альма. Он будет говорить о ней так, словно жизнь и не ускользнет из нее, словно Альма не должна никогда исчезнуть. Да, вы правы – так, как будто она святая.
«Пустырь» – третий роман Анатолия Рясова, написанный в традициях русской метафизической прозы. В центре сюжета – жизнь заброшенной деревни, повседневность которой оказывается нарушена появлением блаженного бродяги. Его близость к безумию и стоящая за ним тайна обусловливают взаимоотношения между другими символическими фигурами романа, среди которых – священник, кузнец, юродивый и учительница. В романе Анатолия Рясова такие философские категории, как «пустота», «трансгрессия», «гул языка» предстают в русском контексте.
«Прелюдия. Homo innatus» — второй роман Анатолия Рясова.Мрачно-абсурдная эстетика, пересекающаяся с художественным пространством театральных и концертных выступлений «Кафтана смеха». Сквозь внешние мрак и безысходность пробивается образ традиционного алхимического преображения личности…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Что нового можно «услышать», если прислушиваться к звуку из пространства философии? Почему исследование проблем звука оказалось ограничено сферами науки и искусства, а чаще и вовсе не покидает территории техники? Эти вопросы стали отправными точками книги Анатолия Рясова, исследователя, сочетающего философский анализ с многолетней звукорежиссерской практикой и руководством музыкальными студиями киноконцерна «Мосфильм». Обращаясь к концепциям Мартина Хайдеггера, Жака Деррида, Жан-Люка Нанси и Младена Долара, автор рассматривает звук и вслушивание как точки пересечения семиотического, психоаналитического и феноменологического дискурсов, но одновременно – как загадочные лакуны в истории мысли.
«В молчании» – это повествование, главный герой которого безмолвствует на протяжении почти всего текста. Едва ли не единственное его занятие – вслушивание в гул моря, в котором раскрываются мир и начала языка. Но молчание внезапно проявляется как насыщенная эмоциями область мысли, а предельно нейтральный, «белый» стиль постепенно переходит в биографические воспоминания. Или, вернее, невозможность ясно вспомнить мать, детство, даже относительно недавние события. Повесть дополняют несколько прозаических миниатюр, также исследующих взаимоотношения между речью и безмолвием, детством и старостью, философией и художественной литературой.
История о девушке, которая смогла изменить свою жизнь и полюбить вновь. От автора бестселлеров New York Times Стефани Эванович! После смерти мужа Холли осталась совсем одна, разбитая, несчастная и с устрашающей цифрой на весах. Но судьба – удивительная штука. Она сталкивает Холли с Логаном Монтгомери, персональным тренером голливудских звезд. Он предлагает девушке свою помощь. Теперь Холли предстоит долгая работа над собой, но она даже не представляет, чем обернется это знакомство на борту самолета.«Невероятно увлекательный дебютный роман Стефани Эванович завораживает своим остроумием, душевностью и оригинальностью… Уникальные персонажи, горячие сексуальные сцены и эмоционально насыщенная история создают чудесную жемчужину». – Publishers Weekly «Соблазнительно, умно и сексуально!» – Susan Anderson, New York Times bestselling author of That Thing Called Love «Отличный дебют Стефани Эванович.
Действие романа разворачивается во время оккупации Греции немецкими и итальянскими войсками в провинциальном городке Бастион. Главная героиня книги – девушка Рарау. Еще до оккупации ее отец ушел на Албанский фронт, оставив жену и троих детей – Рарау и двух ее братьев. В стране начинается голод, и, чтобы спасти детей, мать Рарау становится любовницей итальянского офицера. С освобождением страны всех женщин и семьи, которые принимали у себя в домах врагов родины, записывают в предатели и провозят по всему городу в грузовике в знак публичного унижения.
Роман «Открытый город» (2011) стал громким дебютом Теджу Коула, американского писателя нигерийского происхождения. Книга во многом парадоксальна: герой, молодой психиатр, не анализирует свои душевные состояния, его откровенные рассказы о прошлом обрывочны, четкого зачина нет, а финалов – целых три, и все – открытые. При этом в книге отражены актуальные для героя и XXI века в целом общественно- политические проблемы: иммиграция, мультикультурализм, исторические психологические травмы. Книга содержит нецензурную брань. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Джозеф Хансен (1923–2004) — крупнейший американский писатель, автор более 40 книг, долгие годы преподававший художественную литературу в Лос-анджелесском университете. В США и Великобритании известность ему принесла серия популярных детективных романов, главный герой которых — частный детектив Дэйв Брандсеттер. Роман «Год Иова», согласно отзывам большинства критиков, является лучшим произведением Хансена. «Год Иова» — 12 месяцев на рубеже 1980-х годов. Быт голливудского актера-гея Оливера Джуита. Ему за 50, у него очаровательный молодой любовник Билл, который, кажется, больше любит образ, созданный Оливером на экране, чем его самого.
Михаил Ганичев — имя новое в нашей литературе. Его судьба, отразившаяся в повести «Пробуждение», тесно связана с Череповецким металлургическим комбинатом, где он до сих пор работает начальником цеха. Боль за родную русскую землю, за нелегкую жизнь земляков — таков главный лейтмотив произведений писателя с Вологодчины.
В сборник вошли рассказы разных лет и жанров. Одни проросли из воспоминаний и дневниковых записей. Другие — проявленные негативы под названием «Жизнь других». Третьи пришли из ниоткуда, прилетели и плюхнулись на листы, как вернувшиеся домой перелетные птицы. Часть рассказов — горькие таблетки, лучше, принимать по одной. Рассказы сборника, как страницы фотоальбома поведают о детстве, взрослении и дружбе, путешествиях и море, испытаниях и потерях. О вере, надежде и о любви во всех ее проявлениях.