Предатели - [5]

Я просто хочу… хотя один единственный раз почувствовать желание, страсть, нежность, похоть…

Но когда автомобиль останавливается, в моей голове остаются только мысли о долге и обязанностях.

Не каждая женщина рождается для счастья.

Но, по крайней мере, я буду богата.

Отец помогает мне выйти из машины, укладывает мою руку себе на локоть и участливо похлопывает по пальцам. Он хороший незлобливый и абсолютно лишенный амбиций человек. Наверное, потому что не Некрасов. В материнских планах он не фигурирует нигде. Он просто есть, как данность, как необходимый для деторождения элемент.

Но по крайней мере хотя бы одна живая душа улыбается мне с искренним сочувствием.

В церкви яблоку негде упасть, и наше появление встречают аплодисментами, словно начало представления.

Квартет музыкантов со скрипками задает свадебный марш.

Я выдыхаю, пытаюсь успокоить дыхание, но тщетно. Трясет где-то внутри.

Хорошо, что можно опереться на руку отца и вот так, мелкими шажками, идти по узкому проходу навстречу человеку, который милостиво согласился взять меня в качестве компенсации за нанесенное моей сестрой оскорбление. И только потому, что я оказалась невинной.

Когда останавливаюсь перед ним, сердце уходит в пятки.

Марат Островский.

По телевизору я видела его чаще, чем вживую. Он был у нас трижды: первый раз, когда приехал посмотреть на Свету, второй — чтобы сообщить о своем согласии взять ее в жены. А третий — два дня назад, чтобы посмотреть на ту, о чьем существовании даже не догадывался — меня.

Он высокий и крепкий, и, несмотря на разменянный сорок седьмой год, у него практически нет седины. Но достаточно морщин на лбу и вокруг глаз. Он хорош собой — невозможно это отрицать, даже если пропасть возраста между нами мешает мне разглядеть в нем мужчину.

У него темно-синие глаза, темно-русые волосы, ухоженная небольшая бородка обрамляет тяжелую квадратную челюсть. Костюм сшит идеально, сидит на широких плечах как влитой.

Рядом с ним я просто коротышка.

Он снова, как несколько дней назад, пристально изучает мое лицо.

Я привыкла, что на меня обычно смотрят сквозь пальцы, не задерживая взгляд, как будто мое несовершенство — это грязная лужа, которую лучше поскорее и безопаснее обойти. Но у Марата взгляд покупателя. Он даже не скрывает, и плевать на гостей, которые пришли насладиться зрелищем самой богатой свадьбы года, а вместо этого томятся в ожидании.

Между широкими темными бровями мужа пролегает глубокая складка.

— Улыбайся, — приказным тоном, словно понукает лошадь. — Раз уж твоя семейка меня поимела и на фотографиях будет не красивая жена, то пусть тогда она хотя бы выглядит счастливой. Или ты не рада, что станешь Островской?

— Рада, — еле ворочаю языком я. — Спасибо… вам.

Он даже не пытается перевести нас на «ты».

И слава богу, потому что меня выкручивает от одной мысли, что сегодня ночью придется разделить постель с человеком, который всего на пару лет младше моего отца. И этот человек не будет расшаркиваться, чтобы наша первая брачная ночь стала для меня чем-то особенным. Ему вообще плевать на то, что сегодня — второй раз, когда мы видимся лицом к лицу.

Священник начинает произносить слова церемониальной речи.

Много красивых и правильных слов о любви и браке, о семейном очаге, верности и поддержке. В некоторых местах меня начинают душить слезы, потому что ничего такого в моей жизни уже никогда не случится. Но я держусь и, помня приказ мужа, даже улыбаюсь.

Когда приходит моя очередь произносить брачную клятву, я, как отличница на экзамене, повторяю ее слово в слово: пустую, фальшивую, но идеально прилизанную. Неудивительно, что где-то в рядах гостей слышно шмыганье носом и шорох бумажных салфеток. А где-то совсем рядом — как будто у меня за спиной, там, где стоят наряженные в одинаковые платья подружки невесты — выразительная ухмылка со всеми оттенками иронии.

По правилам католического обряда венчания, с моей стороны должны быть три подружки невесты. Но у меня всегда была только одна подруга — Света. И если бы она думала о семье, то сейчас я бы стояла в розовом, а не белом платье, держа в руках корзинку с лепестками роз и перевязанных ленточками монеток.

Я не знаю двоих из своих «подружек», но третья — дочь Островского, Лиза.

Известная возмутительница спокойствия.

Светская львица с кукольным лицом.

Даже спиной я чувствую ее презрительный взгляд.

Когда приходит очередь клятв Островского, он лаконичен и сдержан. Пара слов о том, что семья — это очаг, и я должна следить за тем, чтобы в нем никогда не угасал огонь. Не очень-то похоже на клятву, скорее — первый пункт длинного списка обязанностей, которые войдут в мою жизнь сразу после того, как он окольцует мою левую руку обручальным кольцом.

Почему на нас прямо сейчас не упадет метеорит?

Не нападут пришельцы?

Не разверзнуться небеса, в конце концов?!

Я не хочу всего этого.

Словно чувствуя мой немой протест, Островский сильнее сжимает мою ладонь, и практически навинчивает мне на палец кольцо из белого золота, шириной почти во всю фалангу. Бриллиантов так много, что в лучах солнечного света, который пробивается сквозь витражи, они буквально разрывают пастельное убранство церкви мириадами радужных брызг.