Преданное сердце - [128]

Я беспокоился, когда девочки куда-нибудь уходили, но еще больше я беспокоился, когда они были дома. Как они только не поубивали до сих пор друг друга? Временами казалось, что еще минута и произойдет непоправимое. В доме постоянно кто-то на кого-то орал: из-за шмоток, из-за телефона, из-за мальчиков. Как-то Элизабет разбила Эсель очки за то, что та слишком громко включила свое стерео; в другой раз Элизабет отдала Мэри Кэтрин десять долларов, которые была ей должна, одной мелочью, и Мэри Кэтрин бросила эти монеты ей в лицо. Сражения, как правило, происходили в столовой — единственном месте в доме, где собиралась вся семья. Отправляясь обедать, я чувствовал себя как солдат, идущий на Верден. Когда сегодня противник откроет огонь? Применит ли он тяжелую артиллерию? Нет, определенно, моих женщин объединяло только одно: чувство стыда за свою бедность.

Но все это было до того, как я получил наследство. Когда мы с сестрой подсчитали доставшееся нам состояние, я в первую очередь подумал о Саре Луизе и дочерях. Наконец-то я смогу ходить перед ними с высоко поднятой головой, наконец-то почувствую себя в собственном доме хозяином, а не незваным гостем. Конечно, приобретать уважение за деньги было не очень-то приятно, но лучше уж купленное уважение, чем вообще никакого.

Но и на этот раз женщины меня опередили. Тон задала Сара Луиза. Перво-наперво она сказала, что меньше всего думает о себе, а заботится о девочках и их будущем. С другими, правда, нам все равно не сравниться, но, по крайней мере, жизнь наша может стать более сносной. Девочкам, например, необходима приличная одежда. Как выяснилось при ближайшем рассмотрении, это означало, что нужно поехать в Атланту и начать покупать все, что только можно было купить в самых дорогих магазинах: у «Сакса», у "Лорда Тейлора", у "Неймана Маркуса". Кроме того, девочкам были необходимы приличные машины, и не прошло и месяца, как перед нашим домом уже стояли новенькие «мерседес», "файерберд" и «камари», причем «мерседес» принадлежал Саре Луизе. Потом, конечно, девочкам необходимо было повидать свет, а для этого, как минимум, требовалось приобрести дом в Аспене,[94] отправлять девочек каждый год на зимние каникулы со школой в Европу, а летом вывозить их за границу самим. Чтобы больше не чувствовалось тесноты, когда приходят гости, Сара Луиза пристроила к нашему уютному дому новый флигель, а чтобы мне не было стыдно появляться с ней на людях, купила себе бриллиантовое кольцо и соболью шубку — для полного комплекта; норковое манто — подарок родителей — у нее уже имелось. К концу первого года своей богатой жизни я обнаружил, что задолжал банку двести тысяч.

С каждым следующим годом безбедного существования я все глубже погружался в долговую трясину. Время от времени я пробовал убедить жену и дочерей, что такая жизнь нам не под силу, но они видели меня насквозь. "По твоему мнению, мы не можем себе этого позволить?" — спрашивали они, и создавалось впечатление, что речь идет о чем-то большем, нежели деньги; точно таким тоном женщины упрекают мужчин за мужское бессилие. Казалось, они говорят: "Что, не встает? Слишком стар? Ох, уж эти импотенты!" И я продолжал плясать под их дуду, пока в моем нью-йоркском банке не заметили, какой огромной суммы достиг мой долг. Однажды сотрудник банка, которого я хорошо знал, позвонил мне и сказал:

— Хэмилтон, тебе не кажется, что твой счет пора на время прикрыть?

Я уже давно так считал. Хотя Мэри Кэтрин по-прежнему разыгрывала из себя бедную провинциалку, Сара Луиза говорила, что мы не можем бросить ее на произвол судьбы. Раза два в год я подсчитывал все, что потратил на Эсель и Элизабет, и давал Мэри Кэтрин чек на такую же сумму, которую она неизменно обещала сразу же положить в банк. Спустя год после того, как Мэри Кэтрин начала копить деньги, я проверил ее банковский счет. На нем лежало ровно тридцать восемь долларов пятьдесят один цент. Что же касается кредита, то он был значительно превышен. Одному только Богу известно, сколько народу благодаря нам не испытывало нужды в наркотиках или, может, в других вещах, на которые тратилась Мэри Кэтрин. Каждый раз, когда она величаво проплывала по дому в своих обносках, меня подмывало взять и прямо спросить, куда она девала деньги. Но только я открывал рот, как сразу живо представлял себе, что за этим последует: сначала Мэри Кэтрин расплачется, потом сама перейдет в атаку, потом я начну просить у нее прощения, — и рот мой сам собой захлопывался. Я решил, что не стану делать исключения для Мэри Кэтрин, а последую совету своего банка и закрою счет для всех четверых. Когда, наконец, собравшись с духом, я высказал все, что считал нужным, жене и дочерям, ответом мне было гробовое молчание, и до конца недели меня преследовали оскорбленные взгляды. Таково было положение дел на воскресенье, которое я впоследствии назвал про себя черным.

Ясным июньским утром, когда все еще спали, я расположился в шезлонге у бассейна, поставив рядом с собой чашку с кофе и развернув газету. Не успел я, однако, приняться за передовицу, как открылась дверь, и из дома вышла Сара Луиза. С того самого дня, как я закрыл счет в банке, она старательно меня избегала. Может быть, у нее сегодня возникло желание помириться?