Пребудь со мной - [91]

«Я был в темнице, и ты посетил меня…»[93]

Поскольку Конни заявила, что Тайлер — священник, ее священник, ему разрешили свидание с ней наедине. Адриан остался в небольшом холле перед приемным помещением, а Тайлер, после того как его очень вежливо приветствовал шериф, был препоручен заботам человека в форме, с лицом лишенным какого бы то ни было выражения, который провел Тайлера рядом железных запертых дверей, — их оказалось три, и каждая запиралась позади него прежде, чем отпиралась другая, так что, по сути, он дважды оказывался заперт в клетке, пока этот человек не торопясь выбирал нужные ключи на кольце размером с блюдце. Тайлер держал шляпу обеими руками и весь вспотел, так что чувствовал влагу даже у себя на запястьях, пока ожидал, чтобы его провели за крашенные желтой краской решетки.

А потом он очутился в небольшой, без окон комнате, где стоял простой стол и три стула. Он ждал. Стрелки больших часов на стене показывали двадцать минут одиннадцатого, и Тайлеру понадобилось некоторое время, дабы осознать, что часы стоят, что стрелки на них не движутся вперед.

И вдруг его охватило чувство абсолютного покоя; однако он понимал, что этому чувству не следует доверяться, — оно было всего лишь защитной реакцией, просто что-то у него внутри остановилось, как эти часы. Позволив двигаться лишь взгляду, он осмотрел комнату. Ее, по-видимому, не красили с того времени, как построили. Две голые лампочки светили с укреплений на потолке, очень высоко над его головой. И он с какой-то странной апатией подумал, что, будь он на месте Дитриха Бонхёффера, он мог бы покончить с собой.

В противоположном от него конце комнаты послышалась какая-то возня, открылась железная дверь, надзиратель отступил назад, и появилась Конни в желтовато-коричневом платье без пояса, с неподобранными волосами, с красными, глубоко ввалившимися глазами. Он ее не узнал бы. Но при виде его лицо ее просветлело, она протянула к нему руки и сказала:

— Тайлер!

Глава десятая

Джинни научилась говорить «папа — священник».

— Священник! — кричала она, хлопая в ладоши, пока Маргарет Кэски стояла у нее за спиной, а старая собака Минни радостно виляла хвостом, прежде чем положить голову на перекладину кресла-качалки.

— Смотри, как она разговаривает, Тайлер, — сказала миссис Кэски. — Я целую неделю показывала ей на твою фотографию и повторяла: «Папа — священник», и теперь она это выучила.

Маленькая Джинни спрятала лицо в диванную подушку, хихикая, потом подбросила эту подушку в воздух. «Папа, папа!» — и взрыв радостного смеха. Кэтрин наблюдала за ней, засунув в рот пальцы.

— Вынь пальцы изо рта, — сказала ей бабушка. — Даю слово, если бы ты только представляла себе, сколько микробов живет на руке… Да вообще на чем угодно. Ты знаешь, что такое микробы, Кэтрин?

— Папа — священник, — сказала Джинни.

Девочка уже выглядела так, будто начала уставать: она была белокожа, голубые тени у глаз появлялись быстро — и было сразу видно, что она устала. Впервые во время их поездки сюда Джинни не заснула в машине, объяснила Тайлеру миссис Кэски. Ребенок сейчас в таком переходном периоде — от двухразового дневного сна переходит к одноразовому. Тайлер не помнил, чтобы Кэтрин переходила от двухразового дневного сна к одноразовому.

— Извините меня, — сказал он, потому что у него в кабинете зазвонил телефон.

Звонила Ора Кендалл:

— Тайлер, что происходит?

— Очень рад вас слышать, Ора, — сказал Тайлер. — Давно не слышал. Ну как вы, Ора?

— Ох, да оставьте вы это, Тайлер. Люди в городе говорят всякое разное. Вы должны это знать.

Горизонт за окном выглядел так, будто там разбили яичный желток и теперь он разливался по всему краю земли.

— Я не слежу за городскими сплетнями, Ора.

У Тайлера вдруг перехватило дыхание, и он почувствовал скованность во всем теле, словно вдруг очутился в теле очень старого человека.

«…Открылись на меня нечестивые уста, и коварные уста говорят против меня лживым языком…»[94]

— Это все в основном про Конни. Сама я этому не верю, но говорят, вы вчера ездили посетить ее в тюрьме.

— И что такого, если ездил, Ора? Я ездил вместе с ее мужем. Священник посещает людей, попавших в беду.

— И что она сказала? Господи, она это сделала?

— Ора, вы же знаете, я не передаю содержание бесед.

— Правда. Ну, люди говорят, вы, должно быть, помогали ее прятать. Ох, да они вообще всякое говорят. А по моему мнению… Вы хотите знать мое мнение, Тайлер?

— Хочу, на самом деле. Да.

— По моему мнению, вам надо начать выходить из дому и разговаривать со своими прихожанами. Пусть они видят вас — ради всего святого! Расскажите им о своих тревогах. Скажите, что понимаете их тревоги.

Небо за окном становилось все более синим, с поразительной желтой полосой, разливавшейся по его нижнему краю. Деревья на холмах стояли коричневые, нагие и неподвижные.

— Понятно, — сказал Тайлер, медленно опускаясь в кресло.

— Джейн Уотсон даже собиралась… Впрочем, это не важно. Но слезайте с вашего пьедестала, перестаньте задирать нос и возвращайтесь на грешную землю — к простым людям, Тайлер.

— Понятно, — снова сказал он. У него почему-то закололо в подмышках. — Любой, кто захочет повидать своего священника, Ора, увидеть, кто он такой, и услышать, что он может сказать, пусть приходит завтра в церковь.