Пребудь со мной - [89]
— Каковы же ваши мысли, Тайлер? — спросила Ронда.
Он повернулся и посмотрел на нее.
— Что ж, — сказал он. — Конечно, все, что вы говорите, интересно. И представляется мне совершенным вздором.
У него было такое чувство, словно он отделился от себя самого: откуда исходили его слова, кто позволял произносить их — он сказать бы не мог. Вокруг него будто образовался вакуум, но фразы все выходили и выходили у него изо рта паутиной нитей, мешаниной слов.
— Ума не приложу, каким образом ваше перетолкование Книги Бытия может помочь Кэтрин. Перетолковывайте на здоровье все, что вам угодно, но устраивать девочке такое, когда у нее на плечах и так слишком тяжкая ноша, обвинять ее в том, что она рисует… — тут Тайлер повернулся к мистеру Уотербери, — непристойные картинки… Я вас спрашиваю, что тут у вас происходит? Когда я был подростком, в таких случаях говорили: «А ну-ка вытащи свои мозги из сточной канавы!» — и…
— Стоп-стоп-стоп! — Кресло мистера Уотербери заскрипело, так резко он выпрямился в нем. — Стоп-стоп-стоп. Давайте немножко подумаем и не будем говорить слишком поспешно. Давайте попытаемся быть повежливее.
Не могло быть никакого сомнения — Мэри Ингерсолл ухмыльнулась. Он был их дрессированным медведем, их цирковой забавой. И он подумал о том, что всю жизнь провел, пытаясь быть повежливее. Всегда думать прежде всего о другом человеке. А у него, возможно, прямо сейчас, здесь, происходит инфаркт или инсульт, потому что боль под ключицей стала почти невыносимой.
Ронда Скиллингс спокойно сказала:
— Ох, Тайлер, тут, видно, произошло какое-то серьезное недопонимание. Увлекшись, я, видимо, крайне преувеличила серьезность ситуации. Я всего лишь хотела показать вам, с чем приходится сейчас сталкиваться Кэтрин, ну чтобы мы вместе смогли помочь ей начать говорить.
У Тайлера закружилась голова.
— Прошу меня простить, — обратился он к мистеру Уотербери. — Я, разумеется, прошу меня простить за слова о сточной канаве.
— Ах, конечно-конечно. Вам незачем больше беспокоиться. Все в порядке.
Тут раздался стук в дверь, и, удивленно помолчав, мистер Уотербери пошел ее открыть.
— Спасибо, — произнес он тихо у двери. — Да, вы правы. Спасибо.
Вернувшись и снова усевшись в кресло, он произнес:
— Ну и ну. Мой секретарь только что услышала по радио и сочла уместным сообщить нам, поскольку мистер Кэски здесь, с нами, — и он кивнул на Тайлера, — что Конни Хэтч…
Все тело Тайлера обдало жаром.
— Конни Хэтч — что? — спросила Мэри Ингерсолл, еще более наклоняясь вперед.
— Судя по всему, она сдалась в руки полиции и призналась в убийстве двух женщин.
Все посмотрели на Тайлера. Он закрыл глаза, потом медленно открыл их.
— О Боже милосердный! — тихо произнес он. — Бедолага!
В тот вечер в городе звонили телефоны. Однако в доме Тайлера телефон молчал, хотя он ждал звонка от Адриана Хэтча. Зато во многих других домах в городе у реки телефоны звонили и звонили. Мэри Ингерсолл расписывала своей подруге Тайлера Кэски как извращенца:
— Он стоял прямо внизу и заглядывал мне под платье… Эти священники, они такие… у них столько всего вытеснено в подсознание. Просто ужас…
Хорошо, что у Элисон Чейз была общая телефонная линия с несколькими абонентами, так что и Ронда Скиллингс, и Джейн Уотсон могли разговаривать с ней одновременно.
— Он вел себя не как удивившийся человек, — говорила Ронда. — Большинство людей в таких случаях скажут: «Да не может быть! Моя экономка — убийца?!» А он вел себя совсем не так.
— Расскажи-ка нам еще раз, — попросила Джейн, махнув рукой своей маленькой дочери Марте, чтобы та шла наверх, к себе в комнату. — У него что, был вид человека, который, — ну, как сказать? — был с ней близок?
— Нет, — возразила Ронда. — Нет. На самом деле, я не считаю, что это может быть правдой. Больше похоже, что он знал.
— Если он знал, — сказала Элисон Чейз, — тогда, значит, он укрывал беглянку.
— Не обязательно, — возразила Джейн. — Если он не знал, где она, он не может быть обвинен в укрывательстве.
(«А самое смешное вот что, — говорила теперь Мэри Ингерсолл другой подруге. — Тайлер обвинил мистера Уотербери в том, что у того мозги — в сточной канаве».)
— А как прошла остальная часть беседы? — поинтересовалась Джейн.
— Совещание прошло неудачно, — ответила Ронда, и ее тон разочаровал двух ее слушательниц, потому что она вдруг как бы замкнулась, заговорила высокопрофессиональным тоном, которого они не любили.
— Послушай, Джейн, — спросила Элисон, стоя в кухонном чулане с телефоном на длинном проводе, — что ты решила насчет клюквы этого года?
— Только консервированную, — ответила Джейн. — Я и на шаг не подойду к зараженной клюкве. Не хочу, чтобы моя Марта через двадцать лет свалилась с какой-нибудь непонятной болезнью.
— А что, твоя Марта ест клюкву? — спросила Элисон. — Мои дети, например, клюкву не едят. И рыбу. И вообще ничего зеленого. Ничего цветного, если подумать.
— Совещание прошло неудачно, — сказала Ронда, — потому что, как я и подозревала, Тайлер просто не может слышать ничего отрицательного о своей дочери. Он просто этого не выносит. И бедная Мэри Ингерсолл. Она — милая девочка, только пока еще ужасно молодая и ужасно хочет быть значительной, понимаете? Она стремится помочь, но все время гладит его против шерсти, это точно.
