Пребудь со мной - [87]
Затем Ронда заговорила о зависти к пенису, о боязни кастрации, она даже — поразительно! — положила руку к себе в паховую область, когда описывала страхи маленькой девочки, обнаружившей, что ее мамочка и она сама, видимо, были когда-то в прошлом искалечены. А затем Ронда вернулась к теме младенческой мегаломании, заговорив об убежденности детей в том, что они могут делать все, что угодно, что весь мир в их власти, что они подобны самому Богу. Тут она с улыбкой взглянула на Тайлера. Он ответил ей взглядом без улыбки.
— Маленькие дети страшные буквалисты, — продолжала Ронда.
Мэри Ингерсолл кивнула ей от окна. А Ронда припомнила, как Тоби Данлоп, услышав маленьким мальчиком, что Мэрилин говорит: «Господи, да ведь у меня и так полные руки дел!» — ответил: «Но, мамочка, я ничего у тебя в руках не вижу!»
Мистер Уотербери рассмеялся.
— Вот именно! — воскликнул он. — Именно так, не правда ли?
Тайлер скрестил руки на груди. А Ронда продолжала:
— Фрейд был гений. Еще бы! До него мы, люди, были столь же невежественны в отношении путей развития личности, как были в отношении звезд до появления телескопа. Галилей позволил нам исследовать внешние горизонты, а Фрейд открыл нам возможность исследовать наши внутренние горизонты.
Тайлеру вдруг так захотелось спать, что веки его чуть было не закрылись сами собой.
— Фрейд и правда был ужасно умный, — произнесла Мэри Ингерсолл от своего окна. — Он столько всего знал. — (Тайлер встряхнулся, глубоко вздохнул и положил ногу на ногу.) — Все, что с нами в жизни случается, происходит из нашего детства, — заключила Мэри.
Тайлер внимательно наблюдал за ней.
— Это верно? — спросил он. Тон у него был снисходительный.
Лицо Мэри залилось краской, и она пояснила:
— Мы полагаем, Кэтрин боится, что она убила свою мать.
В кабинете воцарилась тишина. Тайлер переводил взгляд с одного лица на другое.
— Мы полагаем, — наконец спокойно заговорила Ронда, — что на той стадии развития, на которой сейчас находится Кэтрин, принимая во внимание концепцию младенческой мегаломании, Кэтрин может подсознательно винить себя в смерти матери. Вы же знаете, Тайлер, что этимологически «младенец», то есть «infant», — это тот, кто не может говорить.
Снаружи, со спортивного поля, донесся свисток.
На холме, за городом, где стоял дом Медоузов, небо было теперь почти такого же цвета, как широко раскинувшееся поле, тянувшееся за холмом: линия горизонта была тонкой и еле просматривалась, кроме как в тех местах, где, разбросанные там и сям, росли лиственницы, голые ветви которых увивал такой же, по зиме голый, плющ, и все это было укрыто легким покровом выпавшего несколько дней тому назад снега. А еще там был высокий пырей, росший отдельными густыми пучками, — это уже поближе к дому, и у пырея на склоненных верхушках тоже был снег. И все кругом: поля под легким покровом снега, и голые деревья, и травы — все хранило легкий, очень легкий оттенок лаванды.
Кэтрин, укутанная в зимнее пальто, в шерстяной шапочке и толстых варежках, пристально вглядывалась в окружающий ее пейзаж. Ей подумалось, что мир, возможно, построен на башмаке огромного великана. Такого, как Пол Баньян,[88] только гораздо больше, и на самом носке его башмака находится город Вест-Эннет. А летом на башмаке вырастает мох, появляются маленькие комья земли и на них строятся домики, вроде красного домика Медоузов и как ее дом, а зимой, когда великан отправляется ходить по снегу, все они оказываются укрыты снегом; и никто-никто не знает, что они живут на башмаке великана, но это может быть в самом деле правда. Это очень хороший великан, и он, наверное, даже не знает, что у него на башмаке растет целый мир, — ведь все они так далеко внизу, а сам великан такой высокий, ему не видно!
Но ее мама, конечно, знает про это, потому что она так высоко на небе, что можно видеть очень далеко.
Кэтрин закинула голову назад и стала смотреть прямо вверх, на небо. Но небо стало серым и вроде каким-то чуть-чуть взбитым: такой бывает смешанная со снегом мутная жижа, стекающая с грязного башмака. Может быть, ночью великан ложится спать, высоко задрав свои грязные башмаки, и оставляет в воздухе такие вот мутные пятна. Когда великан вспоминает, что надо вытереть пол, тогда этот пол начинает сиять красивым голубым светом.
Кэтрин улыбнулась, подумав, что великан вообще, возможно, живет вверх ногами и никто-никто про это не знает. И люди не падают с башмака, потому что великан такой сильный, он укрепил их мир кусочками веток и землей и льдом и снегом.
— Идите скорей! — позвала вдруг старшая девочка Медоузов. Она как раз вышла из задней двери их дома и хлопнула в ладоши, призывая свою сестру и брата и Кэтрин. — Пошли скорей! Мама говорит, нам можно спуститься в убежище — ненадолго, до того, как стемнеет.
Это всегда было большим, хотя и редким, удовольствием. Дэвису Медоузу было приятно убеждаться в том, что даже зимой, когда на земле снег, бомбоубежище, которое он так тщательно построил, может быть быстро открыто, и поэтому он иногда позволял Кэрол отпирать убежище в свое отсутствие и пускать детей туда играть. Он думал, что детям необходимо привыкнуть к убежищу, тогда, если вдруг разразится ядерная война и семье придется проводить там, внизу, долгие дни, дети не будут напуганы.
Колючая, резкая, стойкая к переменам, безжалостно честная и чуткая, Оливия Киттеридж — воплощение жизненной силы. Новый сборник рассказов про Оливию пулитцеровского лауреата Элизабет Страут (премия получена за «Оливию Киттеридж») — это настоящая энциклопедия чувств, радостей и бед современного человека. Оливия пытается понять не только себя, свои поступки, свои чувства, но и все, что происходит вокруг нее, жизнь людей, что попадаются ей на пути. Это и девочка-подросток, переживающая потерю отца и осознающая свою сексуальность, и молодая женщина, которая собралась рожать в разгар праздника, и немолодой мужчина, что не разговаривал с женой целых тридцать лет и вдруг узнал невероятное о своей дочери, а то и собственный сын, который не понимает ее.
Элизабет Страут сравнивали с Джоном Чивером, называли «Ричардом Йейтсом в юбке» и даже «американским Чеховым»; она публиковалась в «Нью-Йоркере» и в журнале Опры Уинфри «О: The Oprah Magazine», неизменно входила в списки бестселлеров но обе стороны Атлантики и становилась финалистом престижных литературных премий PEN/Faulkner и Orange Prize, а предлагающаяся вашему вниманию «Оливия Киттеридж» была награждена Пулицеровской премией, а также испанской премией Llibreter и итальянской премией Bancarella.
Элизабет Страут сравнивали с Джоном Чивером, Стейнбеком и Рэем Брэдбери, называли «Ричардом Йейтсом в юбке» и даже «американским Чеховым»; она публиковалась в «Нью-Йоркере» и в журнале Опры Уинфри «O: The Oprah Magazine», неизменно входила в списки бестселлеров по обе стороны Атлантики и становилась финалистом престижных литературных премий PEN/Faulkner и Orange Prize, а уже известный российскому читателю роман «Оливия Киттеридж» был награжден Пулитцеровской премией. Великолепный язык, колоритные типажи, неослабевающее психологическое напряжение обеспечили ее книгам заслуженный успех, начиная сразу с дебютного романа «Эми и Исабель», который заслужил сравнения с «Лолитой» Набокова и был экранизирован телестудией Опры Уинфри.
Люси просыпается в больничной палате и обнаруживает рядом собственную мать. Мать, которую она не видела много лет, которая никогда не была с ней нежна в детстве, которая не могла ее защитить, утешить, сделать ее жизнь если не счастливой, то хотя бы сносной.Люси хочется начать все с чистого листа. Быть просто Люси Бартон – забыть, как родители били ее и запирали в старом грузовике, забыть, как ее, вечно грязную и оборванную девочку, унижали и дразнили в школе.Но в то же время взрослой Люси – замужней женщине, матери двух дочерей, автору нескольких опубликованных рассказов – так не хватает материнского тепла.И мать ее тоже одинока, и ей тоже, наверное, не хватает душевной близости.
После смерти отца Джим и Боб Берджессы вынуждены покинуть родной город – каждый из них по-своему переживает трагедию, им трудно смотреть в глаза окружающим и друг другу. Жизнь братьев складывается по-разному: Джим становится успешным и знаменитым адвокатом. А Боб, скромный и замкнутый, так и остается в тени старшего брата.Проходят годы, и братьям приходится вернуться в родной город, где живут тени прошлого, где с новой силой вспыхивают те страхи, от которых они, казалось бы, смогли убежать.В этом романе, как и в знаменитой «Оливии Киттеридж», Элизабет Страут удалось блестяще показать, сколь глубока человеческая душа и как много в ней того, в чем мы сами боимся себе признаться.
Новая книга Элизабет Страут, как и ее знаменитая «Оливия Киттеридж», — роман о потерянном детстве. Каждая история в нем — напряженная драма, где в центре — мрачное прошлое и почти беспросветное настоящее. Если детство прошло в домашнем аду, с отцом-насильником, как тяжело будет жить с этим секретом? Можно ли простить родную мать, не сумевшую защитить от жестокости? Одно неверно сказанное слово в детстве может вернуться бумерангом в настоящем, вызвав боль, стыд и отчаяние. Тайны, которые ты тщательно хранишь, в любой момент могут выплыть наружу. В «Когда все возможно» все герои находятся в зависимости от собственного прошлого, а настоящее расставляет ловушки.
Автобиографичные романы бывают разными. Порой – это воспоминания, воспроизведенные со скрупулезной точностью историка. Порой – мечтательные мемуары о душевных волнениях и перипетиях судьбы. А иногда – это настроение, которое ловишь в каждой строчке, отвлекаясь на форму, обтекая восприятием содержание. К третьей категории можно отнести «Верхом на звезде» Павла Антипова. На поверхности – рассказ о друзьях, чья молодость выпала на 2000-е годы. Они растут, шалят, ссорятся и мирятся, любят и чувствуют. Но это лишь оболочка смысла.
Однажды учительнице русского языка и литературы стало очень грустно. Она сидела в своем кабинете, слушала, как за дверью в коридоре бесятся гимназисты, смотрела в окно и думала: как все же низко ценит государство высокий труд педагога. Вошедшая коллега лишь подкрепила ее уверенность в своей правоте: цены повышаются, а зарплата нет. Так почему бы не сменить место работы? Оказалось, есть вакансия в вечерней школе. График посвободнее, оплата получше. Правда работать придется при ИК – исправительной колонии. Нести умное, доброе, вечное зэкам, не получившим должное среднее образование на воле.
Евгений Бабушкин (р. 1983) – лауреат премий «Дебют», «Звёздный билет» и премии Дмитрия Горчева за короткую прозу, автор книги «Библия бедных». Критики говорят, что он «нашёл язык для настоящего ужаса», что его «завораживает трагедия существования». А Бабушкин говорит, что просто любит делать красивые вещи. «Пьяные птицы, весёлые волки» – это сказки, притчи и пьесы о современных чудаках: они незаметно живут рядом с нами и в нас самих. Закоулки Москвы и проспекты Берлина, паршивые отели и заброшенные деревни – в этом мире, кажется, нет ничего чудесного.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Северин – священник в пригородном храме. Его истории – зарисовки из приходской и его семейной жизни. Городские и сельские, о вечном и обычном, крошечные и побольше. Тихие и уютные, никого не поучающие, с рисунками-почеркушками. Для прихожан, захожан и сочувствующих.
Новый роман Скарлетт Томас – история о Наташе, дочке русского олигарха, которую отправляют учиться в Англию, в частную школу-интернат. Мрачный особняк, портреты Белой Дамы повсюду – это принцесса Августа, которая некогда жила здесь, а теперь является, как поговаривают, в качестве привидения. И соученицы Наташи, помешанные на диетах. В игру “Кто самая худая” включается и Наташа. Но игра эта оборачивается драмами и даже трагедиями.
Вот уже тридцать лет Элис Манро называют лучшим в мире автором коротких рассказов, но к российскому читателю ее книги приходят только теперь, после того, как писательница получила Нобелевскую премию по литературе. Критика постоянно сравнивает Манро с Чеховым, и это сравнение не лишено оснований: подобно русскому писателю, она умеет рассказать историю так, что читатели, даже принадлежащие к совсем другой культуре, узнают в героях самих себя. В своем новейшем сборнике «Дороже самой жизни» Манро опять вдыхает в героев настоящую жизнь со всеми ее изъянами и нюансами.
Впервые на русском языке его поздний роман «Сентябрьские розы», который ни в чем не уступает полюбившимся русскому читателю книгам Моруа «Письма к незнакомке» и «Превратности судьбы». Автор вновь исследует тончайшие проявления человеческих страстей. Герой романа – знаменитый писатель Гийом Фонтен, чьими книгами зачитывается Франция. В его жизни, прекрасно отлаженной заботливой женой, все идет своим чередом. Ему недостает лишь чуда – чуда любви, благодаря которой осень жизни вновь становится весной.
Трумен Капоте, автор таких бестселлеров, как «Завтрак у Тиффани» (повесть, прославленная в 1961 году экранизацией с Одри Хепберн в главной роли), «Голоса травы», «Другие голоса, другие комнаты», «Призраки в солнечном свете» и прочих, входит в число крупнейших американских прозаиков XX века. Самым значительным произведением Капоте многие считают роман «Хладнокровное убийство», основанный на истории реального преступления и раскрывающий природу насилия как сложного социального и психологического феномена.
Роман «Школа для дураков» – одно из самых значительных явлений русской литературы конца ХХ века. По определению самого автора, это книга «об утонченном и странном мальчике, страдающем раздвоением личности… который не может примириться с окружающей действительностью» и который, приобщаясь к миру взрослых, открывает присутствие в мире любви и смерти. По-прежнему остаются актуальными слова первого издателя романа Карла Проффера: «Ничего подобного нет ни в современной русской литературе, ни в русской литературе вообще».