Пребудь со мной - [10]

Шрифт
Интервал

Священник посмотрел на классную доску, посмотрел на маленькие столики и стульчики, посмотрел на крохотную раковину в углу комнаты. Когда он снова посмотрел на миссис Ингерсолл, ему показалось, что она сидит за толстым листом стекла: красные плечи ее платья, каштановые волосы, завивающиеся в кольца у ключиц…

Он спросил:

— Что же вы раньше не сообщили мне об этом?

Женщина перестала играть с тоненькой шейной цепочкой:

— Мы полагали, проблема со временем разрешится сама собой. Но становилось только хуже.

Священник развел скрещенные ноги, пересел поудобнее на до смешного маленьком стульчике и снова скрестил длинные ноги — теперь сверху была другая.

— Кэтрин не беженка и не ребенок, перемещенный во время войны, — сказал он. — И она не подопытный кролик.

— Однако она представляет проблему в классе! — возразила миссис Ингерсолл, голос ее обрел резкие тона. — Вы спросили, мистер Кэски, почему мы не поставили вас в известность ранее, но, если совершенно откровенно, мы были весьма удивлены, что вы сами ни разу не интересовались, не спрашивали о ней. Родители постоянно спрашивают нас, как их ребенок адаптируется к детскому саду. И конечно, ситуация с Кэтрин…

Тайлер давно перестал воспринимать логику этой беседы, он понимал только: что-то пошло совсем не так, и его отчитывают. Но он не мог вспомнить за что, не мог вспомнить, как дошло до этого. Он снова смотрел на пробковую доску с ярко раскрашенными буквами алфавита, на корзинку с цветными мелками на столе рядом с ней, на красное платье миссис Ингерсолл, на рукаве которого пристроился один длинный каштановый волос.

— Прошу вас, поверьте, — говорила эта женщина, — мы все искренне сочувствуем вам в вашей утрате. Очень сочувствуем. Только я хочу сказать, мне удивительно слышать, что вы удивлены, услышав, что имеется проблема.

Тайлер чуть было не сказал, что чувствует себя несколько потерянным в последние дни, но тут же подумал: «Это же никого не касается, что я чувствую себя несколько потерянным в последние дни». Так что он просто сидел, оглядывая классную комнату; ему очень хотелось бы знать, успела ли учительница поговорить с Рондой Скиллингс об этом или еще нет.

— Мы вполне понимаем, что вам, возможно, не хочется признать, что проблема существует. Это вовсе не так уж необычно. — Миссис Ингерсолл произносила эти слова особенно четко и медленно, словно обращалась к пятилетнему малышу, сжимающему в руке мелок. — Конечно, я понимаю, гораздо легче было думать, что с Кэтрин все в порядке. Но это не так. Она неблагополучный ребенок.

И снова Тайлер прищурился. Взглянув на молодую женщину, он увидел, что она смотрит на него, подняв брови, словно чего-то от него ожидает. Он встал и подошел к окну. Увидел, как приближается вечер: через несколько недель в это время дня будет уже темно. Красное сияние солнца задержалось над горизонтом, прямо над деревьями, что стояли за школьной площадкой для игр, где замерли качели, серые и недвижимые.

— Мы еще не отправляли девочку из класса, — говорила теперь миссис Ингерсолл. — Нам хотелось просто держать вас в курсе. На днях она написала красками очень неплохую картину.

Тайлер услышал, как ее стул проскрипел по полу, услышал уверенный стук ее туфель на низком каблуке — учительница шла через всю комнату. Он повернулся и внимательно смотрел, как она разворачивает большой, свернутый в трубку лист бумаги.

— Но, — продолжала миссис Ингерсолл, протягивая ему развернутый лист, — вы сами видите: она все закрасила черным.

Он сказал очень тихо:

— Вы этого не сделаете.

— Не сделаем — чего?

— Не пошлете Кэтрин в кабинет, где ее станут три дня в неделю подвергать психоанализу. Никто не будет писать конкретное психологическое исследование о моей дочери.

В коридоре, за дверью, звякнуло об пол ведро уборщицы.

Миссис Ингерсолл свернула лист в трубку, слегка коснувшись предохранительной пленки, державшей рисунок в свернутом положении. И тихо ответила, опустив веки:

— Никто не собирается подвергать Кэтрин психоанализу. А вот примем ли мы решение убирать ее из класса на несколько часов в неделю, это, на самом деле, решать не вам. Это городская, а не частная школа, мистер Кэски. И если школа придет к выводу, что Кэтрин нуждается в специальной помощи, мы сделаем все возможное, чтобы она такую помощь у нас получила.

У Тайлера не было ни малейшего представления о том, насколько ее слова соответствуют действительности.

— Мы будем держать вас в курсе, мистер Кэски.

— Благодарю вас, — ответил он и, пройдя через всю комнату, пожал ей руку.


Синева неба становилась все гуще по мере того, как над городками у реки все ниже садилось солнце. Прямо над головой, если ее запрокинуть, цвет неба был таким густым и ярким, что человек мог остановиться и вглядываться в него с восхищенным удивлением, да только вот время дня было не очень подходящим для того, чтобы люди стремились посмотреть на небо. Выходя из служебных зданий или из продуктовых магазинов, шагая через парковки, люди чаще старались засунуть подбородки поглубже в воротники и потуже запахнуть пальто, будто темнеющее небо заставляло их внутренне съеживаться.


Еще от автора Элизабет Страут
И снова Оливия

Колючая, резкая, стойкая к переменам, безжалостно честная и чуткая, Оливия Киттеридж — воплощение жизненной силы. Новый сборник рассказов про Оливию пулитцеровского лауреата Элизабет Страут (премия получена за «Оливию Киттеридж») — это настоящая энциклопедия чувств, радостей и бед современного человека. Оливия пытается понять не только себя, свои поступки, свои чувства, но и все, что происходит вокруг нее, жизнь людей, что попадаются ей на пути. Это и девочка-подросток, переживающая потерю отца и осознающая свою сексуальность, и молодая женщина, которая собралась рожать в разгар праздника, и немолодой мужчина, что не разговаривал с женой целых тридцать лет и вдруг узнал невероятное о своей дочери, а то и собственный сын, который не понимает ее.


Оливия Киттеридж

Элизабет Страут сравнивали с Джоном Чивером, называли «Ричардом Йейтсом в юбке» и даже «американским Чеховым»; она публиковалась в «Нью-Йоркере» и в журнале Опры Уинфри «О: The Oprah Magazine», неизменно входила в списки бестселлеров но обе стороны Атлантики и становилась финалистом престижных литературных премий PEN/Faulkner и Orange Prize, а предлагающаяся вашему вниманию «Оливия Киттеридж» была награждена Пулицеровской премией, а также испанской премией Llibreter и итальянской премией Bancarella.


Эми и Исабель

Элизабет Страут сравнивали с Джоном Чивером, Стейнбеком и Рэем Брэдбери, называли «Ричардом Йейтсом в юбке» и даже «американским Чеховым»; она публиковалась в «Нью-Йоркере» и в журнале Опры Уинфри «O: The Oprah Magazine», неизменно входила в списки бестселлеров по обе стороны Атлантики и становилась финалистом престижных литературных премий PEN/Faulkner и Orange Prize, а уже известный российскому читателю роман «Оливия Киттеридж» был награжден Пулитцеровской премией. Великолепный язык, колоритные типажи, неослабевающее психологическое напряжение обеспечили ее книгам заслуженный успех, начиная сразу с дебютного романа «Эми и Исабель», который заслужил сравнения с «Лолитой» Набокова и был экранизирован телестудией Опры Уинфри.


Меня зовут Люси Бартон

Люси просыпается в больничной палате и обнаруживает рядом собственную мать. Мать, которую она не видела много лет, которая никогда не была с ней нежна в детстве, которая не могла ее защитить, утешить, сделать ее жизнь если не счастливой, то хотя бы сносной.Люси хочется начать все с чистого листа. Быть просто Люси Бартон – забыть, как родители били ее и запирали в старом грузовике, забыть, как ее, вечно грязную и оборванную девочку, унижали и дразнили в школе.Но в то же время взрослой Люси – замужней женщине, матери двух дочерей, автору нескольких опубликованных рассказов – так не хватает материнского тепла.И мать ее тоже одинока, и ей тоже, наверное, не хватает душевной близости.


Братья Берджесс

После смерти отца Джим и Боб Берджессы вынуждены покинуть родной город – каждый из них по-своему переживает трагедию, им трудно смотреть в глаза окружающим и друг другу. Жизнь братьев складывается по-разному: Джим становится успешным и знаменитым адвокатом. А Боб, скромный и замкнутый, так и остается в тени старшего брата.Проходят годы, и братьям приходится вернуться в родной город, где живут тени прошлого, где с новой силой вспыхивают те страхи, от которых они, казалось бы, смогли убежать.В этом романе, как и в знаменитой «Оливии Киттеридж», Элизабет Страут удалось блестяще показать, сколь глубока человеческая душа и как много в ней того, в чем мы сами боимся себе признаться.


Когда все возможно

Новая книга Элизабет Страут, как и ее знаменитая «Оливия Киттеридж», — роман о потерянном детстве. Каждая история в нем — напряженная драма, где в центре — мрачное прошлое и почти беспросветное настоящее. Если детство прошло в домашнем аду, с отцом-насильником, как тяжело будет жить с этим секретом? Можно ли простить родную мать, не сумевшую защитить от жестокости? Одно неверно сказанное слово в детстве может вернуться бумерангом в настоящем, вызвав боль, стыд и отчаяние. Тайны, которые ты тщательно хранишь, в любой момент могут выплыть наружу. В «Когда все возможно» все герои находятся в зависимости от собственного прошлого, а настоящее расставляет ловушки.


Рекомендуем почитать
Странный рыцарь Священной книги

Герой романа, «странный рыцарь» Анри де Вентадорн, проходит на наших глазах путь от наемника, которому папа Иннокентий III поручает найти и похитить Священную книгу богомилов, — до Главного Хранителя этой Книги, во имя истины избирающего смерть на костре Инквизиции. «Книга была искрой, воспламеняющей костры, — и на кострах этих сгорали люди, несшие свет. Но они сами выбрали свой путь».Из необычного сочетания авантюрности и жертвенности рождается особая притягательность образа главного героя.


Всё лучшее в жизни либо незаконно, либо аморально, либо ведёт к ожирению

Грустные и смешные повести о людях, которые в России были евреями, а в Израиле стали считаться русскими.


Жизнь и другие смертельные номера

Либби Миллер всегда была убежденной оптимисткой, но когда на нее свалились сразу две сокрушительные новости за день, ее вера в светлое будущее оказалась существенно подорвана. Любимый муж с сожалением заявил, что их браку скоро придет конец, а опытный врач – с еще большим сожалением, – что и жить ей, возможно, осталось не так долго. В состоянии аффекта Либби продает свой дом в Чикаго и летит в тропики, к океану, где снимает коттедж на берегу, чтобы обдумать свою жизнь и торжественно с ней попрощаться. Однако оказалось, что это только начало.


Лето бабочек

Давно забытый король даровал своей возлюбленной огромный замок, Кипсейк, и уехал, чтобы никогда не вернуться. Несмотря на чудесных бабочек, обитающих в саду, Кипсейк стал ее проклятием. Ведь королева умирала от тоски и одиночества внутри огромного каменного монстра. Она замуровала себя в старой часовне, не сумев вынести разлуки с любимым. Такую сказку Нина Парр читала в детстве. Из-за бабочек погиб ее собственный отец, знаменитый энтомолог. Она никогда не видела его до того, как он воскрес, оказавшись на пороге ее дома.


Неудавшееся двойное самоубийство у водопадов Акамэ

Чтобы написать эту книгу, автор провёл восемь лет среди людей, живущих за гранью бедности. Людей, среди которых не работают категории современного общества. Среди люмпенов, у которых нет ни дома, ни веры, ни прошлого, ни будущего. Которые живут, любят и умирают как звери — яростно и просто. Она полна боли, полна отчаянной силы. Читать её тяжело, и всё равно читаешь на одном дыхании. И, прочитав, знаешь, что ты уже не такой, каким был тогда, раньше, когда открыл её в первый раз. И что снова возьмёшь её с полки — чтобы взглянуть в лицо этой тьме с её вопросами, ответов на которые, быть может, просто нет. 16+ Для читателей старше 16 лет.


Нож

Кайлу повезло во всем: с родителями, с друзьями и даже с родным городом. Трава тут выше, чем везде, кузнечики - больше, краски - ярче, солнце - теплее, а тишина - звенит. Правда, рядом - всего-то ручей перейти - находится лес, а в лесу - Институт... Но это совсем другая история, из которой Кайлу с друзьями остались лишь обрывки детских страшилок. Книга собрана пользователем vlad433 ([email protected]) специально для flibusta.is, приятного чтения :)


Дороже самой жизни

Вот уже тридцать лет Элис Манро называют лучшим в мире автором коротких рассказов, но к российскому читателю ее книги приходят только теперь, после того, как писательница получила Нобелевскую премию по литературе. Критика постоянно сравнивает Манро с Чеховым, и это сравнение не лишено оснований: подобно русскому писателю, она умеет рассказать историю так, что читатели, даже принадлежащие к совсем другой культуре, узнают в героях самих себя. В своем новейшем сборнике «Дороже самой жизни» Манро опять вдыхает в героев настоящую жизнь со всеми ее изъянами и нюансами.


Сентябрьские розы

Впервые на русском языке его поздний роман «Сентябрьские розы», который ни в чем не уступает полюбившимся русскому читателю книгам Моруа «Письма к незнакомке» и «Превратности судьбы». Автор вновь исследует тончайшие проявления человеческих страстей. Герой романа – знаменитый писатель Гийом Фонтен, чьими книгами зачитывается Франция. В его жизни, прекрасно отлаженной заботливой женой, все идет своим чередом. Ему недостает лишь чуда – чуда любви, благодаря которой осень жизни вновь становится весной.


Хладнокровное убийство

Трумен Капоте, автор таких бестселлеров, как «Завтрак у Тиффани» (повесть, прославленная в 1961 году экранизацией с Одри Хепберн в главной роли), «Голоса травы», «Другие голоса, другие комнаты», «Призраки в солнечном свете» и прочих, входит в число крупнейших американских прозаиков XX века. Самым значительным произведением Капоте многие считают роман «Хладнокровное убийство», основанный на истории реального преступления и раскрывающий природу насилия как сложного социального и психологического феномена.


Школа для дураков

Роман «Школа для дураков» – одно из самых значительных явлений русской литературы конца ХХ века. По определению самого автора, это книга «об утонченном и странном мальчике, страдающем раздвоением личности… который не может примириться с окружающей действительностью» и который, приобщаясь к миру взрослых, открывает присутствие в мире любви и смерти. По-прежнему остаются актуальными слова первого издателя романа Карла Проффера: «Ничего подобного нет ни в современной русской литературе, ни в русской литературе вообще».