Праздники, звери и прочие несуразности - [20]

— Мистер Ромильи, — перебил я его решительно. — Мы можем заказать трубочника еще где-то, кроме фермы?

— А? — Он на меня уставился. — Еще где-то? Но ведь это ферма посылает… Подождите. Кажется, я понял. Так…

Он не без труда одолел деревянную лестницу и вытер пот со лба. Единственный выживший после аварии на руднике. Он обвел магазин пустым трагическим взглядом:

— Еще где-то… Но где? Где?

Тут я решил взять дело в свои руки:

— Как насчет Беллоу?

— Беллоу? Беллоу? Разве это бизнесмен! Он продает птиц. Вряд ли у него есть трубочник.

— Но попробовать-то можно? Давайте я схожу и узнаю.

Мистер Ромильи секунду подумал.

— Ну хорошо. — Он отвел глаза от сомкнутых рыбьих рядов и всех этих порицающих взглядов. — Возьмите из шкатулки десять шиллингов и постарайтесь обернуться поскорее.

Он протянул мне ключ от шкатулки для мелочи, а сам уселся, устремив мрачный взор на свои до блеска начищенные туфли. Я открыл оловянную шкатулку, взял купюру в десять шиллингов, написал расписку «Я вам должен 10 ш. трубочники», положил ее внутрь, запер шкатулку и снова вложил ключ в вялую ладонь мистера Ромильи. Через минуту я уже шагал по широкой мостовой, петляя в толпе покупателей с пустыми глазами, а мимо с грохотом проносились высоченные красные автобусы, такси и частные автомобили. Но стоило мне только свернуть в узкую улочку, как наступили тишина и покой. Грохот автобусов, топот ног, скрежет шин и вопли клаксонов куда-то ушли, превратились в почти приятный для слуха шум вроде отдаленного рокота прибоя. По одну сторону тянулась черная от сажи стена, по другую — чугунная решетка, охранявшая драгоценную землю перед местной церквушкой. Какой-то достойный человек посадил здесь платаны. Нависая над решеткой, они накрывали улочку зеленой крышей, и на их пятнистых стволах личинки пяденицы устраивали затейливые чудесные переходы, упорно двигаясь к цели, им самим неведомой. Но вот ряд платанов закончился, и пошли лавчонки, числом не больше шести, крошечные, кое-как выживающие.

Там была «Клемистра», дамский магазин с шикарным боа в витрине в качестве pièce de resistance[10]; от вида этого пушного зверька со стеклянными глазками и засунутым в пасть хвостом сжалось бы сердце любого противника вивисекции. И «Салон эльфов», где предлагали легкий завтрак, чай и перекус. А рядом, подкрепившись, ты останавливался перед витриной «Табачной лавки А. Уоллета», предлагающей разнообразные сигареты и трубки, и в первую очередь рекламу дешевых сигарет «Уиллз», чем-то напоминающую объявление о розыске преступника. Я быстро проскочил мимо «Агентства по недвижимости Уильяма Дровера», демонстрирующего интересные светло-коричневые фотографии завлекательных домов, мимо конторы «М. и Р. Драмлин, сантехники», чей задрапированный портал неожиданно и как-то даже вызывающе украшал розовый унитаз, а замыкала ряд лавчонок линялая вывеска с простым, бесхитростным признанием: «Генри Беллоу, птицевод». Наконец-то, подумалось, у меня появился шанс проникнуть внутрь и раскрыть тайну пернатых, на клетках которых написано «ПРОДАНО». Но когда я уже подходил к магазину, произошло неожиданное. Меня обогнала высокая угловатая женщина в нелепой тирольской шляпе с пером, прямо передо мной рванула на себя дверь, открывшуюся с мелодическим звоном, и проскользнула в помещение. Я обомлел. Впервые на моих глазах кто-то вошел хотя бы в одну из этих лавок. Сгорая от любопытства, я успел проскочить за ней следом.

В почти темном помещении я и женщина в тирольской шляпе были, как два мотылька, попавшие в тусклую паутину. Казалось бы, на звон дверных колокольчиков должен прибежать кто-то из персонала. Но стояла тишина, если не считать тихого попискивания птиц в витрине да неожиданного треска в углу: это какаду вспомнил о своем оперении, а со стороны можно было подумать, что кто-то растягивает мокрое белье. Расправив перья в свое удовольствие, он склонил головку набок и произнес: «Привет, привет, привет» — тихо и безо всякого интереса.

Наше ожидание затянулось, хотя, возможно, оно продолжалось лишь несколько секунд. Мои глаза понемногу привыкли к полутьме. Я разглядел небольшую стойку и полки с птичьим кормом, каракатицами и прочей атрибутикой птицевода, а ближе к нам стояли мешки с конопляным семенем, рапсом и просом. На одном из мешков сидела белая мышка и поглощала семена с лихорадочной скоростью, как какой-нибудь нервный тип на вечеринке, отправляющий в рот одну за другой сырные палочки. Я уже подумал, не открыть ли мне еще раз дверь, чтобы прозвенели колокольчики, но тут из глубины, помахивая хвостом, торжественно вышел старый ретривер, а за ним мужчина, видимо Генри Беллоу собственной персоной. Высокий, полный, с копной курчавых седых волос и великолепными щетинистыми усами, похожими на дикий дрок, в них запросто могло бы свить себе гнездо большое птичье семейство. Из-под кустистых бровей на нас уставились голубые глазки, блестящие как барвинки, спрятавшиеся за очками в золотой оправе. Он двигался вальяжно, как такой ленивый тюлень. Подойдя ближе, он отвесил короткий поклон.

— Мадам, — заговорил он с сильным сомерсетским акцентом, — чему могу служить?