Православие и Культура - [16]

Не будемъ отвергать того, что опираясь на свободное обращеніе души человѣческой къ Богу, Православіе всегда стояло и стоить на такой вершинѣ, которой часто не выдерживаетъ человѣческая душа. «Бремя» свободы, къ которой мы всѣ призваны во Христѣ, лишь во Христѣ становится легкимъ; но призвавъ насъ къ свободѣ, Господь ставитъ каждаго изъ насъ на высокой вершинѣ, ведетъ насъ «узкой» дорогой, крутой тропинкой: не разъ и не разъ закружится голова, потянетъ внизъ… Послѣ Достоевскаго никто уже не будетъ отрицать того, что въ той «полной» свободѣ, отъ которой впервые можетъ начаться настоящее обращеніе къ Христу, настоящее обновленіе, — что въ ней много жуткаго и страшнаго. Свобода во Христѣ — радостна, легка и продуктивна, но обрѣсти эту свободу во Христѣ нужно каждому отдѣльно и самостоятельно, каждому нужно пройти свой путь искушеній, какъ прошелъ ихъ даже Христосъ. Передъ свободой во Христѣ не можетъ не быть — мгновеннаго или продолжительнаго — періода «полной» свободы, и какъ часто кружится голова отъ сознанія своей «полной» свободы, какъ часто ударяетъ въ голову буйство и бунтъ. И кажется тогда Православіе «безсильнымъ», ибо оно не укрощаетъ личность, а наоборотъ подводитъ ее къ полной и окончательной свободѣ. Отъ одного глубокаго и проницательнаго католика я слышалъ однажды такое сужденіе, что Православіе, вводя человѣка въ мистическую жизнь, не овладѣваетъ мистическими силами личности, не укрощаетъ ихъ «буйства», вообще не организуетъ мистической жизни въ насъ. Конечно, это вѣрно лишь въ томъ смыслѣ, что «свободѣ во Христѣ» въ Православіи непремѣнно предшествуетъ моментъ «полной» индивидуальной свободы, какъ условіе обращенія и всецѣлаго устремленія къ Богу. Духъ свободы, ощущаемый уже при приближеніи къ церковной оградѣ, вѣетъ глубоко внутри ея — и нѣть ничего удивительнаго, что даже внутри церковной ограды многіе впадаютъ въ «буйство», ибо не вошли они вполнѣ въ жизнь церковную, не вросли въ ея организмъ. Это «сростаніе» съ церковнымъ организмомъ, дающее истинную свободу во Христѣ, есть органическій, а не механическій процессъ. Церковь никогда не бываетъ равнодушна къ этой борьбѣ въ человѣкѣ, — но если она нерѣдко и пыталась въ своей исторіи идти путемъ внѣшняго «огражденія» отъ свободы, то это всегда было отпаденіемъ отъ ея правильнаго пути. Духовная цензура и тому подобныя мѣры всегда ощущались какъ неправда, всегда оказывались вредными, а не полезными. Никто не можетъ иначе какъ съ болью и скорбью вспоминать, напр., тотъ фактъ, что богословскія сочиненія Хомякова впервые увидѣли свѣтъ внѣ Россіи…

Проблема свободы, въ атмосферѣ Православія, едва ли не впервые ставится во всемъ своемъ несомнѣнно жуткомъ объемѣ. Живя духомъ Христовой свободы, Православіе тѣмъ лучше понимаетъ всю неустранимость и правду натуральной свободы, какъ предусловія свободы во Христѣ. Отсюда вся культура на почвѣ Православія должна быть обвѣяна духомъ свободы — натуральной, но и церковно–преображаемой, полной, но находящей себя во Христѣ. Синтетическія задачи православной культуры опредѣляются этимъ своеобразнымъ — трагическимъ и радостнымъ въ то же время — культомъ свободы: трагическимъ потому, что онъ ставитъ человѣка и цѣлые народы надъ условнымъ житейскимъ благоразуміемъ — радостнымъ потому, что Православіе зоветъ не просто къ свободѣ, но къ свободѣ во Христѣ. Надо прямо и рѣшительно сказать: благовѣстіе Христово, зовущее къ внутреннему пріятію Бога и Его правды, открываетъ въ насъ даръ свободы, раздвигаетъ передъ нами необозримыя перспективы, отрываетъ отъ условной и маленькой правды всякаго утилитаризма, благоразумія и практицизма, выводитъ насъ на широкій просторъ, гдѣ ждетъ насъ послѣдній вопросъ — съ Богомъ или безъ Него. Христіанство з о ветъ къ свободѣ, обязываетъ къ свободѣ, и въ этомъ смыслѣ система православной культуры не можетъ быть ничѣмъ инымъ, какъ системой свободнаго творчества, свободной активности — но во Христѣ и съ Христомъ. Не отказа отъ нашей свободы ждетъ отъ насъ Христосъ, а движенія къ любви въ свободѣ, — и не внѣшнія дѣла оно цѣнитъ въ насъ, а прежде всего и больше всего всецѣлое, т. е. свободное и внутреннее обращеніе къ Богу.

Самые пути оцерковленія нашего творчества, нашей жизни, а потому и пути построенія православной культуры предполагаютъ не внѣшнее внесеніе христіанскихъ идей въ научную и философскую мысль, въ художественное творчество и этическія исканія, въ соціальное и историческое дѣйствованіе, — не внѣшнюю ассоціацію всего этого, а внутреннюю христіанизацію духовной нашей жизни и нашей активности. Идея «православной науки» или «православной философіи» меньше всего предполагаетъ внѣшній синтезъ свободно создавшагося міропониманія и православнаго сознанія, но имѣетъ въ виду органическое и внутреннее ихъ единство. И здѣсь мы стоимъ передъ задачей, передъ которой однажды уже стоялъ христіанскій Востокъ и которую онъ сумѣлъ блестяще разрѣшить, овладѣвъ основнымъ содержаніемъ эллинской культуры и переработавъ ее въ органическомъ синтезѣ въ духѣ христіанства. Мы же, православные настоящей эпохи, стоимъ передъ задачей переработки началъ западной культуры, которая хоть и выросла на основахъ христіанства, хотя и живетъ проблемами христіанства, но которая развивалась въ процессѣ глубочайшаго раздвоенія и борьбы, глубочайшей внутренней трагедіи. Мы стоимъ передъ фактомъ «независимой» науки, «автономной этики», «свободнаго художества», «нейтральнаго государства», построеннаго на началахъ борьбы и личнаго интереса хозяйства и «гуманитарнаго» (т. е. внѣрелигіознаго) воспитанія; мы стоимъ передъ фактомъ глубокой тайной связи западной культуры съ христіанствомъ и напряженной борьбы въ современномъ сознаніи за пути «секуляризаціи». Мы не можемъ не принимать, не любить культуру Запада, но не можемъ не видѣть въ ней «кладбище» въ томъ смыслѣ, что въ ней погребена былая цѣлостность и органическая собранность христіанской культуры. Быть можетъ никто, какъ именно мы, православные, ощущаемъ эту глубочайшую расщепленность западнаго духа, его титаническую борьбу съ самимъ собой, — ибо мы свободны отъ этой надломленности духа. Любя Бога и Церковь, мы не боимся за нашу свободу, но тѣмъ болѣе смѣлы и мужественны въ ней; дорожа благовѣстіемъ свободы, мы не отворачиваемся отъ Церкви, но идемъ къ ней, чтобы въ ней найти силы реализовать пашу свободу. И именно потому намъ понятна болѣзнь духа на Западѣ: это не «гніеніе» Запада, какъ думали первые — въ новое время — православные философы, это его болѣзнь, которой онъ томится.