Настоящій сборникъ статей на религіозно–философскія темы является первымъ въ серіи задуманныхъ нами къ изданію сборниковъ. При полномъ отсутствіи религіозно–философскихъ изданій, при сложности и напряженности внутренняго процесса, происходящаго въ русской душѣ, намъ хотѣлось дать мѣсто въ сборникахъ по возможности всему, что занимаетъ и волнуетъ русскихъ людей въ религіозномъ ихъ сознаніи. Этимъ опредѣлился планъ сборниковъ, — необходимость въ нихъ трехъ отдѣловъ: первый отдѣлъ посвященъ принципіальнымъ статьямъ, касающимся различныхъ проблемъ Православія и культуры; второй отдѣлъ касается проблемъ русской жизни, русскаго религіознаго процесса; наконецъ, послѣдній отдѣлъ посвященъ обзору и оцѣнкѣ книгъ религіозно–философскаго содержанія.
Намъ отчетливо видны расхожденія отдѣльныхъ авторовъ въ постановкѣ и рѣшеніи въ настоящемъ сборникѣ затронутыхъ ими вопросовъ, но мы и не стремились къ искусственному единству. Религіозно–философское возбужденіе въ русскомъ обществѣ иногда выходитъ далеко за предѣлы Православія, христіанства вообще, но мы не боимся этого, мы считаемъ не врагами, а друзьями своими тѣхъ, кто подлинно горитъ религіознымъ вдохновеніемъ, хотя бы оно искало своего средоточія не въ Православіи. Основная наша тема — проблема православной культуры, но тѣмъ дороже для насъ участіе въ сборникѣ тѣхъ, кто, не совпадая вполнѣ съ основнымъ тономъ, отозвался на нашъ призывъ и далъ свои статьи.
Настоящій сборникъ есть лишь первый опытъ отразить религіозныя исканія и размышленія, имѣющія мѣсто въ русскомъ обществѣ. Мы вѣримъ въ то, что такіе сборники нужны. Мы ищемъ друзей–читателей, и пусть ихъ снисхожденіе и внутреннее созвучіе восполнятъ то, чего имъ не хватаетъ въ сборникѣ.
Въ русскомъ обществѣ, въ русскомъ народѣ съ безспорной ясностью происходить поворотъ къ религіи. Глубокая трагедія, переживаемая Россіей, стоитъ въ своемъ неотвратимомъ ужасѣ передъ всѣми и передъ каждымъ — и неприложимы къ этой трагедіи обычныя историческія мѣрки, неразрѣшимы съ помощью индивидуальныхъ и даже историческихъ силъ трагическіе узлы, въ которыхъ сплелись неслыханныя страданія и безудержное буйство. Слабый человѣческій умъ отказывается понять и принять этотъ ужасъ. «Доколѣ, доколѣ, Господи?» шепчутъ сомкнутыя страданіемъ уста, и кажется порой, что не перенесетъ сердце этого непрекращающагося ужаса. А перенести должно, жить нужно — не для себя, но для Россіи… Гдѣ же взять силъ, гдѣ найти. точку опоры и источникъ жизни? Куда пойти съ измученнымъ сердцемъ и наростающимъ охлажденіемъ души, — чтобы найти ласку и утѣшеніе, чтобы духовно обновиться и отвѣтить на торжество зла вѣрой въ добро и правду? Лишь тѣ, лишь тѣ, кто не угаситъ лампады передъ образомъ Добра, кто сохранитъ теплую вѣру въ Правду — смогутъ духовно уцѣлѣтъ и духовно обновить русскую жизнь. И въ глубокомъ сознаніи этого возвращается русская душа къ Богу, возвращается къ Церкви, молится и плачетъ и тѣмъ сбрасываетъ съ себя страшное навожденіе, арѣетъ и крѣпнетъ духовно.
Возвращается русская душа къ Богу, ибо сознала коренную неправду жизни, построенной не на началахъ христіанства; возвращается — для того, чтобы обновиться, найти новыя силы для жизни, но еще больше — движимая' сознаніемъ, что лишь въ Богѣ и съ Богомъ — правда. Есть, есть не мало и въ наши дни узкаго религіознаго утилитаризма, ждущаго отъ Бога немедленнаго избавленія отъ бѣдъ, но сильнѣе, напряженнѣе звучитъ иное религіозное настроеніе — горькое, покаянное раздумье о прошломъ, стремленіе осмыслить настоящее, исканіе лучшаго будущаго. Усталая, измученная и истерзанная, ищетъ душа наша въ Церкви ласки и утѣшенія, — и въ то же время и сама несетъ туда все лучшее, все нѣжное и глубокое, что въ ней сохранилось, Церкви отдаетъ себя, въ нее вростаетъ. Правды и добра ищетъ нынѣ русская душа еще сосредоточеннѣе, еще напряженнѣе, чѣмъ раньше — и тянется она въ этомъ исканіи своемъ къ Церкви — къ «тихому свѣту» Христову, къ мудрости и радости Православія, Это движеніе душъ еще остается скрытымъ, кажется чисто индивидуальнымъ, интимнымъ, какъ бы не доростаегь до уровня «историческихъ» фактовъ, но въ дѣйствительности дѣло идетъ о глубокомъ переломѣ въ душѣ Россіи, передъ которой раскрываются новыя перспективы. Почти не слыхать той новой музыки, которая уже звучитъ въ глубинѣ народнаго духа, но она уже звучитъ, разгорается и захватываетъ насъ помимо нашего сознанія. «Обращенія» къ Церкви умножаются, растетъ и проясняется религіозное сознаніе; не рабски склоняется подъ бременемъ креста своего непостижимаго Русь, но пріемлетъ его, въ духѣ своемъ, просвѣтляется въ страданіяхъ, — и не только слезы льетъ въ храмѣ, но и радостью о Господѣ свѣтится она; свѣтится и Церковь русская свѣтомъ притекающихъ къ ней. Пусть еще бушуетъ буря на равнинѣ русской, сѣя смерть и страданія, ожесточеніе и одичаніе — но сколько любви было явлено за это время, сколько вѣнцовъ мученическихъ возсіяло красотой невиданной, сколько безвѣстныхъ подвижниковъ, Богу лишь вѣдомыхъ праведниковъ явила Русь!
Откровеніе свыше дано намъ во всемъ, что мы нынѣ переживаемъ, и наша задача — осмыслить и осознать его. Мы стоимъ уже на порогѣ новой жизни, мы носимъ уже тайну ея въ сердцѣ своемъ, но чтобы пришла эта новая жизнь, чтобы въ творчествѣ нашемъ, въ дѣйствованіи отразилось то, что открылось уже сердцу нашему — нужно понять, нужно осмыслить переживанія наши. Если не поймемъ, мыслью не усвоимъ того, чѣмъ полно нынѣ сердце наше — безплодно для насъ и для родины пройдетъ неповторимый нашъ опытъ. Не мысль намѣчаетъ пути жизни, но открываются они впервые сердцу; однако только то, что усвоено мыслью, что понятно и ясно формулировано ею, становится прочнымъ нашимъ достояніемъ, обладаетъ длительной исторической дѣйственностью. И если мы, свидѣтели и участники великаго крушенія родины, носимъ въ себѣ уже зачатки новыхъ силъ, пріобщаемся великаго откровенія, явленнаго на насъ и въ насъ, то найдется–ли въ насъ достаточно духовной силы, чтобы понять и вмѣстить великую мысль, великую идею, которую выдвигаетъ неизжитая еще историческая катастрофа? Религіозно–философское раздумье по силамъ ли намъ? Или, согнувшись подъ тяжестью небывалыхъ историческихъ испытаній, мы сойдемъ со сцены, не разглядѣвъ въ самихъ себѣ зари новой жизни и не оставивъ нашимъ преемникамъ ничего кромѣ безсильныхъ записей пережитого — безъ итоговъ, безъ новой творческой идеи? Гроза и буря еще длятся, ужасъ еще не кончился, силы такъ надломлены, что если въ сердцахъ нашихъ и открылась уже новая перспектива — умъ нашъ найдетъ ли силы и способность осмыслить то, что стало сердцу ясно?
