Право умирать первыми. Лейтенант 9-й танковой дивизии вермахта о войне на Восточном фронте. 1939–1942 - [40]
Казарменная жизнь, бродяжья жизнь: сперва Восточная Померания, потом Дрезден и его еще не уничтоженные красоты[49] и, наконец, Вишау в Чехословакии, возле Брюнна (по-чешски: Брно). Передо мной прошли три офицерских выпуска. Лейтенантов штамповали, как танки. Их требовалось все больше и больше. Ganz egal, wo wir verheizt werden (Неважно, где нас сожгут) – гласила одна из поговорок, ходивших в наших офицерских и курсантских столовых. Огонь был повсюду, но начала ощущаться нехватка дров. Боевой дух был еще крепким, но вера угасла. Мы продолжали, потому что так было надо, надо для Германии. По крайней мере, мы так думали.
День 20 июля 1944 года был таким же, как и семьсот двадцать пять других дней, прошедших с того момента, как я перестал чувствовать запах пороха. Подъем в семь утра, занятия с восьми до двенадцати, обед, занятия с четырнадцати до семнадцати. Рутина. Новые танки, новые противотанковые орудия, штурмовая винтовка, из которой можно стрелять из-за угла, интересный прибор, с помощью которого можно управлять танком и вести стрельбу из орудия ночью. У немецких инженеров на укрывшихся под землей заводах было еще много идей.
Я объяснял моим курсантам устройство нового противогаза (один из немногих предметов снаряжения, воспользоваться которыми нам ни разу не понадобилось в этой войне), как вдруг вбежал запыхавшийся офицер:
– Сообщили, что час назад в ставке фюрера в Восточной Пруссии взорвалась бомба или что-то в этом роде!
Было 16 часов. Мы, пораженные, переглянулись. Потом посыпались комментарии:
– Это несчастный случай.
– Нет, это англичане. Им удалось совершить налет на ставку фюрера.
– А что, если это дальнобойная артиллерия русских? В конце концов, они не так далеко от тех мест.
И только один осмелился тихим голосом высказать предположение о покушении, но на него тут же накинулись все присутствующие:
– Покушение? Со стороны кого? Ты с ума сошел! Может, ты и в Деда Мороза еще веришь? В немецкой армии никогда не бывало покушений на Верховного главнокомандующего.
Это было бесспорно.
Занятие было прервано. Мы отослали курсантов в казармы и поспешили в офицерскую столовую, где возле радиоприемника уже собралась кучка офицеров. Берлинское радио транслировало военные марши. В новостных выпусках, передававшихся каждые полчаса, об инциденте ничего не упоминалось. Началось обсуждение. Может, это просто сплетня? Нет, многие офицеры слышали сообщение по радио в 15.30. В нем говорилось о взрыве в ставке фюрера, но ничего более.
Около 17 часов тревога! Вводится в действие план «Валькирия». Этот план был разработан давно. Согласно ему, армия резерва рейха, приблизительно миллион человек, приводилась в состояние боевой тревоги против «вероятного внутреннего противника».
В школе за приведение в действие данного плана отвечал я, поэтому стал собирать бронегруппу из танков, пулеметных броневиков и мотострелков и приготовился к выезду из лагеря.
Я еще не успел закончить приготовления, как пришедший унтер-офицер принес мне приказ с указанием моей задачи. Я должен был прибыть в Брюнн, занять городскую штаб-квартиру нацистской партии, арестовать крейсляйтера (местного партийного руководителя) и ждать дальнейших указаний! Наверняка это была какая-то ошибка!
Нет, это не было ошибкой. Телефонный звонок полковнику – начальнику училища подтвердил мне это. Но выступление моего отряда пока откладывалось. Похоже, наверху царила полная неразбериха. В Берлине, на Бендлерштрассе, в здании Верховного командования вермахта и командования армии резерва, никто толком не знал ситуацию.
Я тихонько обсуждал положение с одним из курсантов, графом Вельчиком (позже заместитель шефа протокола в Бонне). Его отец был послом в Париже и Мадриде и сохранил прочные связи в берлинских дипломатических и политических кругах. Вельчик был настроен пессимистично. Он опасался, что путч провалится, потому что начался преждевременно.
Около 17.30 состояние боевой тревоги было приостановлено, но не отменено. Нас попросили собраться в офицерской столовой для прослушивания радиосообщения.
«В ближайшее время рейхсминистр Геббельс огласит коммюнике», – сообщил диктор.
Теперь сомнений не осталось: произошло нечто очень серьезное. Как ни странно, многие решили, будто подняли мятеж СС. В некоторых дошедших до нас во второй половине дня приказах с Бендлерштрассе упоминались большие казармы СС в Лихтерфельде, на юго-западе Берлина. Может быть, на берлинских улицах уже шли бои? СС против вооруженных сил? Такую возможность в последние годы допускали, но никто не смел говорить об этом вслух. Сейчас нельзя было быть уверенным даже в проверенных товарищах.
Затянувшаяся война, ухудшение положения на фронтах, все более плотная слежка со стороны полиции и партии за всеми областями общественной жизни вызвали раскол в офицерском корпусе. В нем были «стопроцентные» и «пятидесятипроцентные» сторонники режима, «безразличные» и «противники». Вооруженные силы перестали быть оплотом свободы слова. В характеристиках, составляемых на выпускников по окончании курса обучения, мы должны были заполнять графу «Отношение курсанта к национал-социализму». Мы всегда использовали одну и ту же невинную формулировку, но не могли выкинуть из характеристики данный пункт:
"Тихо и мирно протекала послевоенная жизнь в далеком от столичных и промышленных центров провинциальном городке. Бийску в 1953-м исполнилось 244 года и будущее его, казалось, предопределено второстепенной ролью подобных ему сибирских поселений. Но именно этот год, известный в истории как год смерти великого вождя, стал для города переломным в его судьбе. 13 июня 1953 года ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли решение о создании в системе министерства строительства металлургических и химических предприятий строительно-монтажного треста № 122 и возложили на него строительство предприятий военно-промышленного комплекса.
Автобиографическое издание «С гитарой по жизни» повествует об одном из тех, кого сейчас называют «детьми войны». Им пришлось жить как раз в то время, о котором кто-то сказал: «Не дай Бог жить в эпоху перемен». Людям этого поколения судьба послала и отечественную войну, и «окончательно построенный социализм», а затем его крушение вместе со страной, которая вела к «светлому будущему». Несмотря на все испытания, автор сохранил любовь к музыке и свое страстное увлечение классической гитарой.
Мемуары Владимира Федоровича Романова представляют собой счастливый пример воспоминаний деятеля из «второго эшелона» государственной элиты Российской империи рубежа XIX–XX вв. Воздерживаясь от пафоса и полемичности, свойственных воспоминаниям крупных государственных деятелей (С. Ю. Витте, В. Н. Коковцова, П. Н. Милюкова и др.), автор подробно, объективно и не без литературного таланта описывает события, современником и очевидцем которых он был на протяжении почти полувека, с 1874 по 1920 г., во время учебы в гимназии и университете в Киеве, службы в центральных учреждениях Министерства внутренних дел, ведомств путей сообщения и землеустройства в Петербурге, работы в Красном Кресте в Первую мировую войну, пребывания на Украине во время Гражданской войны до отъезда в эмиграцию.
Сборник воспоминаний детей с Поволжья, курсантов-рабочих и красноармейцев, переживших голод 1921–1922 годов.
В книге академика В. А. Казначеева, проработавшего четверть века бок о бок с М. С. Горбачёвым, анализируются причины и последствия разложения ряда руководителей нашей страны.
Механик-водитель немецкого танка «Тигр» описывает боевой путь, который он прошел вместе со своим экипажем по военным дорогам Восточного фронта Второй мировой войны. Обладая несомненными литературными способностями, автор с большой степенью достоверности передал характер этой войны с ее кровопролитием, хаосом, размахом уничтожения, суровым фронтовым бытом и невероятной храбростью, проявленной солдатами и офицерами обеих воюющих сторон. И хотя он уверен в справедливости войны, которую ведет Германия, под огнем советских орудий мысленно восклицает: «Казалось, вся Россия обрушила на нас свой гнев и всю свою ярость за то, что мы натворили на этой земле».
Это книга очевидца и участника кровопролитных боев на Восточном фронте. Командир противотанкового расчета Готтлоб Бидерман участвовал в боях под Киевом, осаде Севастополя, блокаде Ленинграда, отступлении через Латвию и в последнем сражении за Курляндию. Четыре года на передовой и три года в русском плену… На долю этого человека выпала вся тяжесть войны и горечь поражения Германии.
Ефрейтор, а позднее фельдфебель Ганс Рот начал вести свой дневник весной 1941 г., когда 299-я дивизия, в которой он воевал, в составе 6-й армии, готовилась к нападению на Советский Союз. В соответствии с планом операции «Барбаросса» дивизия в ходе упорных боев продвигалась южнее Припятских болот. В конце того же года подразделение Рота участвовало в замыкании кольца окружения вокруг Киева, а впоследствии в ожесточенных боях под Сталинградом, в боях за Харьков, Воронеж и Орел. Почти ежедневно автор без прикрас описывал все, что видел своими глазами: кровопролитные бои и жестокую расправу над населением на оккупированных территориях, суровый солдатский быт и мечты о возвращении к мирной жизни.
Генерал-майор ваффен СС Курт Мейер описывает сражения, в которых участвовал во время Второй мировой войны. Он командовал мотоциклетной ротой, разведывательным батальоном, гренадерским полком и танковой дивизией СС «Гитлерюгенд». Боевые подразделения Бронированного Мейера, как его прозвали в войсках, были участниками жарких боев в Европе: вторжения в Польшу в 1939-м и Францию в 1940 году, оккупации Балкан и Греции, жестоких сражений на Восточном фронте и кампании 1944 года в Нормандии, где дивизия была почти уничтожена.