Правила склонения личных местоимений - [51]

— Я вчера разговаривала с инспектором по опеке, — говорит директор. — Веригин теперь в интернате будет учиться. Папа-то ему не родной оказался. Представляете, ужас какой! Вроде, приличная семья, а вон как все обернулась. Кто бы мог подумать, Ольга Афанасьевна!

— Да уж, — сетует классная руководительница. — И ведь Рома никому ничего не говорил! Как же мы не заподозрили ничего…

— Ну а кому захочется такое рассказывать! — перебивает все тем же жалостливым тоном Ольга Геннадьевна. — Такой кошмар! Нет, ну вы подумайте. Приличная женщина, а такое!

Это они о моей маме сейчас. «Приличная женщина» — это сильное выражение. Очень сильное. Но мне совершенно не понятное.

— Что же теперь с Веригиным-то будет? — охает классная. — Он и так трудный мальчик, у него постоянные проблемы, а теперь, вообще. Даже представить не могу, что с ним будет. Совсем, ведь покатится по наклонной…

Тут все это мне надоедает, я подхожу к двери и стучу.

— Да-да! — отвечает директор.

Я стою, засунув руки в карманы и опустив голову. Передо мной — директор Ольга Геннадьевна и наша классная руководительница. Обе смотрят так сочувственно, так понимающе. Сразу видно, что теперь-то они точно все обо мне знают. Не понимают, конечно, ни фига, но знают.

— Как же так, Рома, — начинает Ольга Геннадьевна, — почему же ты никому ничего не говорил?

— О чем? — очень тихо спрашиваю я.

— Ну как же, о твоей маме!

— Ах, вон вы о чем!

— Рома, вам помощь нужна какая-нибудь? — участливо вставляет Ольга Афанасьевна. — Ты не замыкайся, не молчи. Если надо что-нибудь, ты говори. Мы чем сможем, поможем.

— Угу, — киваю я.

— Ты сам-то здоров? — вдруг интересуется директор.

Ох, ну этот вопрос просто все границы переходит! Нет, блин, больной я! Хорошо хоть не на голову, как все вы тут. Вообще-то я как дурак каждый месяц сдавал анализы. Понимал, что заразиться от мамы не мог, но все равно, так, на всякий случай, сдавал, чтобы убедиться. Да я из этих долбанных больниц вообще не вылезаю: то тесты, то с Ксюшкой что-нибудь. Но ни про какие анализы этим двум женщинам знать не надо. Пусть думают, что хотят. Мне наплевать.

4

Попасть в интернат в семнадцать лет — это самое нелепое, что может случиться. И ведь не объяснить никому, что я до этого два года самостоятельно жил совершенно один, да еще и о сестренке заботился. И ведь не объяснить, что я, вроде как, уже достаточно взрослый, чтобы о себе позаботиться. Да что за правила такие, что за законы! Господи, мне осталось-то всего девять месяцев! Ну что, не могли меня в покое оставить! Да я бы лучше на улице спал!

— Вот твоя кровать, Рома, вот твой шкаф. — говорит воспитатель Ирина Михайловна.

Я киваю.

— Ребята сейчас на занятиях, так что располагайся пока. Потом познакомитесь. — продолжает она.

Я молчу. Да, думаю, знакомство будет просто феерическим. Вскоре воспитатель уходит, и я остаюсь в одиночестве. Осматриваюсь. В этой комнате шесть кроватей. Здесь довольно чисто, аккуратно, порядок. Но почему-то мне совершенно не хочется здесь оставаться. Я сижу на кровати, наверное, час. Я даже сумку не разбираю. Там только одежда, ну, и всякие мелочи. Потом приходят мои новые соседи, и чувствую, я им сразу не понравился.

— Ты что, новенький? — бросает мне один из них, высокий парень в потертых джинсах.

— Чего молчишь? — спрашивает другой, в серой кофте.

— Ты чего, глухонемой что ли? — подхватывает третий, небольшого роста.

Я не реагирую. Мне, если честно, совершенно не хочется реагировать. Не то чтобы я такой высокомерный или заносчивый. Просто устал, вымотался, даже говорить трудно. Но моим соседям этого не объяснить. Да я и не пытаюсь. Если бы они просто заткнулись и не обращали на меня внимания — это было бы прекрасно. Но о чем это я? Ничего прекрасного в моей жизни никогда не было, кроме Наташи Мироновой, естественно, но и с ней теперь, видимо, встречаться я буду не так часто.

— Ты что молчишь? — уже наезжает высокий парень в потертых джинсах. — Думаешь, типа самый крутой тут? Пришел такой весь чистенький!

Я на самом деле, думаю: это он серьезно? На самом деле, в его голове сейчас созрела эта мысль, или это просто часть некоего ритуала унижения новеньких? Я почему-то нисколько не сомневаюсь, что такие ритуалы здесь в ходу. И, о Боже мой, как я оказываюсь прав! Вот уже один из этих сирот-отморозков подходит и тянется к моей сумке.

— Что у тебя здесь! — хихикает он. — Давай посмотрим, крутой придурок!

— Отвали! — я бью его по рукам и выхватываю сумку.

Он, конечно, тут же свирепеет и хватает меня за шею.

— Ты что, творишь! — шипит он, сжимая пальцы на моей шее.

— Отвали, я сказал! — повторяю я, пытаясь вырваться.

Мне бы, конечно, это удалось. Меня после майорских кулаков мало чем напугаешь, да и не свалишь просто так, но тут у них, кажется, принято по-соседски друг друга поддерживать. Вот они меня и поддерживают. Четверо поддерживают, а этот урод в потертых джинсах бьет что есть сил. А сил у него много. Ума, видимо, нет совсем, но сил хватило бы еще на троих таких же как я.

Да, теплая встреча. Такие все гостеприимные — просто нет слов. И главное, никаких бесед. Хоть бы просветили, как в последствии мне, дураку, избежать таких обстоятельств. Видимо, не избежать. Козлы!