Правила склонения личных местоимений - [39]

Шрифт
Интервал

— Веригин! — вопит она как будто начался конец света. — Веригин! Что же ты делаешь! Прекрати!

Следом за Марией Николаевной из-за угла выскакивает наша класснуха и тоже подбегает к нам и начинает орать. Потом Ольга Афанасьевна берет меня за руку и ведет в класс. А у нас же как раз сейчас урок физики, так что Мария Николаевна идет следом, держа за руку Ломова.

— Так, — строго начинает Ольга Афанасьевна, отпуская меня и обращаясь к классу. — Что тут произошло? Кто мне объяснит, из-за чего Веригин избил Ломова?

Все молчат. Такая непривычная тишина стоит, что в ушах звенеть начинает. Я смотрю на Наташу. Я только хочу, чтобы она прочитала в моем взгляде, что не стоит ничего говорить, не стоит оправдываться и выгораживать меня. Я хочу, чтобы она сидела молча, но Миронова, кажется, совершенно не умеет читать взгляды. Надо же, я-то думал, мы понимаем друг друга.

— Он за меня заступился. — негромко произносит Наташа.

— Кто? — недовольно спрашивает классная руководительница.

— Рома. — отвечает Миронова.

— Это правда? — обращается ко мне Ольга Афанасьевна.

Я одергиваю ее руку и иду на свое место.

— Это правда, Веригин? — громче повторяет она. — Это правда? — обращается она уже ко всему классу. — Ну что же вы молчите? Знаете же, в чем дело! — и после небольшой паузы, когда я уже сижу за партой. — После уроков все трое чтобы зашли ко мне! И ты, Миронова!

— Да она-то тут при чем?! — возмущаюсь я.

— Вот и разберемся. — отвечает класснуха и уходит.

Разбирательство, как всегда, выглядит до противного смешно и нелепо. Мы втроем, то есть, я, Наташа и этот урод Ломов, сидим за первыми партами. Ольга Афанасьевна уже минут десять читает нам какую-то лекцию. Я не могу точно сказать, о чем она, потому что не особенно слушаю. Мне, если честно, жутко хочется поскорее свалить отсюда. Хочется поскорее обнять Наташу. Обнять и никогда уже не отпускать больше. Но классная руководительница, кажется, не собирается заканчивать. Она все говорит и говорит. Она все задает как будто какие-то вопросы. И как будто все они риторические. Потом, когда на очередной свой вопрос она вновь получает лишь потупленные взгляды, Ольга Афанасьевна решает почему-то обратиться к Наташе. Я, в самом деле, не понимаю эту странную логику учителей. Они же, в самом деле, столько лет уже работают в школе, и все никак ничего не могут понять. Все говорят какие-то глупости. Вот и сейчас, после небольшой паузы, разгоряченная собственной проникновенной речью, Ольга Афанасьевна смотрит на Наташу.

— Миронова! — строго произносит учительница. — Вот уж никак от тебя не ожидала такого!

Наташа опускает глаза и заливается краской, а меня прямо разрывает на части от этого замечания.

— Чего не ожидали-то? — спрашиваю я не особенно вежливо.

Какая уж тут вежливость. Я понять не могу, теперь Наташу крайней хотят сделать что ли? Моралисты хреновы…

— Не ожидала, что из-за Мироновой мальчики в нашем классе начнут драться.

Ломов едва слышно хихикает, а у Наташи уже прямо слезы из глаз катятся. Она сжимает зубы и закусывает нижнюю губу, чтобы не разрыдаться прямо здесь.

— Вашу мать! — не выдерживаю я, поднимаюсь со своего места, подхожу к Наташе и беру ее за руку. — Пойдем!

Миронова мотает головой и пытается вырваться, Ольга Афанасьевна уже нацелила на меня свой испепеляющий взгляд, а я… Я, кажется, совсем обнаглел и просто потерял голову от всей этой любви.

— Пойдем отсюда! — повторяю я и настойчивее тяну Наташу за руку.

— Веригин! — уже почти кричит класснуха. — Что ты себе позволяешь! Ну-ка сядь на место! Мы еще не закончили!

— Ну так заканчивайте без нас! — сильно дергаю Наташу за руку, и мы уходим.

История с Ломовым получает свое продолжение уже на следующий день. Хотя в школе этот дебил не появляется, я почему-то с самого утра понимаю, что день просто так не закончится. И к своему глубокому сожалению, оказываюсь абсолютно прав. Ломов со своей отмороженной на всю голову бандой расположился у школьного забора, прямо напротив крыльца. Как только мы с Наташей выходим после уроков, вся компания сразу навостряет свои лыжи в нашу сторону. Короче, мы с Мироновой торчим в школе до самого вечера, потому что выйти для меня теперь значит фактически подписать себе смертный приговор. Наташу, думаю, они не тронут. На нее, думаю, им, вообще, наплевать. Ну, может, обзовут пару раз. А мне-то как быть? Их там человек семь, наверное. Не то чтобы я так уж сильно их боюсь, просто пожить еще хочется.

— И что теперь? — грустно спрашивает Наташа, когда мы стоим, облокотившись о подоконник, и смотрим из школьного коридора на погружающийся в темноту двор. — Давай я родителям позвоню, они придут и встретят нас.

— Звони, — отвечаю. — Пусть встречают.

— Ну, ты тоже с нами пойдешь! — упрашивает Наташа.

Она, кстати, меня об этом уже битый час упрашивает.

— Нет, Наташ, — уже битый час отвечаю я. — Так не пойдет. Ты звони и идите.

— А ты?

— А я как-нибудь сам разберусь.

Потом, когда Наташины родители по всем расчетам уже должны появиться в школе, нас замечает Лидия Васильевна. Она преподает немецкий, у нас ничего не ведет, но иногда все же интересуется, как у меня дела. Не знаю, с чего бы. Вот и сейчас, у нее, видимо, закончился последний урок, и Лидия Васильевна замечает нас с Мироновой.


Еще от автора Катя Райт
Отторжение

Главные герои этой книги — подростки. Они проходят через серьезные испытания в жизни, через страх, боль, чувство вины и предательство. Они рассуждают о настоящей смелости, о необходимости вписываться в общество, о поиске себя. Их миры сталкиваются, как планеты, случайно сошедшие с орбит. И в результате этого «большого взрыва» случаются удивительные открытия.


Папа

Юре было двенадцать, когда после смерти мамы неожиданно объявился его отец и забрал мальчика к себе. С первого дня знакомства Андрей изо всех сил старается быть хорошим родителем, и у него неплохо получается, но открытым остается вопрос: где он пропадал все это время и почему Юра с мамой не видели от него никакой помощи. Не все ответы однозначны и просты, но для всех рано или поздно приходит время. Есть что-то, что отец должен будет постараться объяснить, а сын — понять.


Время быть смелым

В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…


Прерванное молчание

Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…


Ангелы не падают

Дамы и господа, добро пожаловать на наше шоу! Для вас выступает лучший танцевально-акробатический коллектив Нью-Йорка! Сегодня в программе вечера вы увидите… Будни современных цирковых артистов. Непростой поиск собственного жизненного пути вопреки семейным традициям. Настоящего ангела, парящего под куполом без страховки. И пронзительную историю любви на парапетах нью-йоркских крыш.


Рекомендуем почитать
Этюд о кёнигсбергской любви

Жизнь Гофмана похожа на сказки, которые он писал. В ней также переплетаются реальность и вымысел, земное и небесное… Художник неотделим от творчества, а творчество вторгается в жизнь художника.


«Годзилла»

Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.


Двойное проникновение (double penetration). или Записки юного негодяя

История превращения человека в Бога с одновременным разоблачением бессмысленности данного процесса, демонстрирующая монструозность любой попытки преодолеть свою природу. Одновременно рассматриваются различные аспекты существования миров разных возможностей: миры без любви и без свободы, миры боли и миры чувственных удовольствий, миры абсолютной свободы от всего, миры богов и черт знает чего, – и в каждом из них главное – это оставаться тем, кто ты есть, не изменять самому себе.


Варька

Жизнь подростка полна сюрпризов и неожиданностей: направо свернешь — друзей найдешь, налево пойдешь — в беду попадешь. А выбор, ох, как непрост, это одновременно выбор между добром и злом, между рабством и свободой, между дружбой и одиночеством. Как не сдаться на милость противника? Как устоять в борьбе? Травля обостряет чувство справедливости, и вот уже хочется бороться со всем злом на свете…


Сплетение времён и мыслей

«Однажды протерев зеркало, возможно, Вы там никого и не увидите!» В сборнике изложены мысли, песни, стихи в том мировоззрении людей, каким они видят его в реалиях, быте, и на их языке.


«Жизнь моя, иль ты приснилась мне…»

Всю свою жизнь он хотел чего-то достичь, пытался реализовать себя в творчестве, прославиться. А вместо этого совершил немало ошибок и разрушил не одну судьбу. Ради чего? Казалось бы, он получил все, о чем мечтал — свободу, возможность творить, не думая о деньгах… Но вкус к жизни утерян. Все, что он любил раньше, перестало его интересовать. И даже работа над книгами больше не приносит удовольствия. Похоже, пришло время подвести итоги и исправить совершенные ошибки.