Правила склонения личных местоимений - [37]
Я смотрю, как ее голубые глаза наполняются водой, успокаиваюсь, слезаю с бетонного бордюра, подхожу к Наташе, обнимаю ее за шею, целую в губы и говорю:
— Я люблю тебя, дурочка!
Наташа обнимает меня и заливается слезами. Она просто рыдает мне в куртку и все всхлипывает.
— Я люблю тебя, — повторяю ей на ухо.
Вдруг она отстраняется и делает два шага назад. Она печально смотрит на меня и мотает головой.
— Ты же знаешь, — произносит она сквозь слезы, — меня нельзя любить.
— Я как-то не думал об этом…
— Рома! — уже кричит она. — У меня ВИЧ!
— И что? — я снова подхожу к ней и снова целую в губы, но Наташа вырывается. Господи, у нее настоящая истерика!
— И ничего! — отрезает она. — Меня нельзя любить! Со мной, вообще, ничего нельзя! Ты что, не понимаешь?
— Это ты не понимаешь. — спокойно отвечаю я. — Тебе все можно. Вообще все.
— Нет! — продолжает кричать Миронова. — Ты дурак, Рома…
Я не могу больше выслушивать и терпеть весь этот истеричный бред. Я не могу терпеть его, потому что он причиняет мне боль. Так что я беру Наташу за руку и тащу в подъезд.
— Куда мы? — шмыгает она.
— Ко мне! — говорю.
— Зачем? — Наташа останавливается у лестницы и всем своим видом старается показать, что никуда не пойдет.
— Затем! — передергиваю. — Пойдем!
Я снова тащу ее за собой словно игрушечный паровозик на веревочке. Мы сбегаем по лестнице на три этажа ниже и останавливаемся у двери моей квартиры.
— Ты здесь живешь? — выпучив глаза от удивления, спрашивает Миронова.
— Да. — я открываю перед ней дверь. — Проходи.
Теперь главное говорить, двигаться и делать все очень быстро, чтобы Наташа не успела опомниться и, вообще, что-либо понять.
— Раздевайся! — тараторю я и снимаю с нее пальто. — Проходи в комнату. Нет, не туда. Направо. — Я резко хватаю ее за руку. — Нет! Давай лучше сначала на кухню. — я разворачиваю Наташу и подталкиваю вперед. — Садись. — Я придвигаю стул, и она садится. — Надо выпить.
— Я не пью…
— Не перебивай! — я улыбаюсь. — Говорю же, надо! — я открываю шкаф. — Вино? Водка? Коньяк?
— Нет, я не буду…
— Я сказал, не перебивай меня! — я достаю бутылку и быстро хватаю с другой полки два стакана. — Коньяк. — говорю я, наливаю и ставлю стаканы на стол.
Наташа смотрит на меня и ничего не понимает. Это хорошо, что не понимает. Это именно то, что нужно. Главное не дать ей как можно дольше выйти из этого ступора.
— Пей. Быстро. Залпом.
— Ром… — продолжает упираться она. — Я не пью.
— Пей! — повышаю я голос, но сохраняю дружелюбные и почти шутливые интонации. — Быстро! Давай-давай-давай, Наташа. Надо!
Я буквально вкладываю стакан ей в руку и подношу ко рту. Я заставляю ее выпить. Она морщится.
— Лимон! — говорю я и достаю из холодильника лимон. — Нож. — Беру нож и быстро нарезаю фрукт. — Ешь! — я протягиваю Наташе дольку лимона, а сам, пока она жует и морщится наливаю ей еще коньяка.
— Я не буду больше! — Миронова машет руками.
— Пей! — я повторяю процедуру, снова вкладывая стакан ей в руку. — Лимон!
Все происходит так быстро и стремительно, что Наташа, вообще, ничего не может уловить и окончательно теряется. А я уже просто не могу больше ждать. Я уже как пистолет с взведенным курком. Я касаюсь Наташиного лица, целую ее в губы, потом обнимаю, снова целую и снимаю с нее свитер.
— Что ты делаешь? — спрашивает она, и я тут же снимаю свою толстовку. — Рома… Что…
Я не даю ей договорить и снова целую, обнимая за шею и крепко прижимая к себе.
— Не надо… — возражает Наташа, и у нее в глазах снова появляются слезы.
— Выпить еще хочешь? — спрашиваю шепотом.
— Нет, — мотает головой она.
— Тогда не спорь.
Я беру ее за руку и веду к себе в комнату. Там мы останавливаемся и долго смотрим друг на друга. Потом подхожу вплотную к Наташе, расстегиваю ее джинсы и начинаю медленно стягивать их.
— Что ты делаешь? — сдавленным голосом произносит она.
— Я хочу тебя, Наташа. — отвечаю.
— Ты с ума сошел?! — она повышает голос, отталкивает меня и отходит на шаг назад. — Ты что?! Ты не понимаешь?!
— У меня есть презервативы. Все нормально. — я подхожу и снова обнимаю ее. — Все будет хорошо. Не бойся.
— Какие презервативы?! — опять всхлипывает Наташа. — О чем ты?!
— Хорошие, — отвечаю. — Не волнуйся. Я же все знаю.
— У меня никогда никого не было… Я не могу…
— Эй! — я подхожу и беру ее лицо в свои руки, смотрю ей в глаза, прямо в удивительные голубые глаза. — Наташа, если ты не хочешь меня, если ты ничего ко мне не чувствуешь, если не любишь, то так и скажи. Тогда не надо. Но только скажи.
— Я не могу…
— Послушай! — я целую ее. — Все. Будет. Хорошо. Ты мне веришь?
— Я тебе верю… — тараторит Наташа, — Но…
— Никаких но.
— Рома… Ну что ты…
— Наташ! — я не отрываю взгляда от ее глаз. — Просто ответь на вопрос. И ответь, пожалуйста, честно. Ты хочешь?
— Да, Ром… Но…
От этих ее слов у меня в глазах начинают сверкать те самые искры, которые заметила Инна Марковна. «Да» было разрешением. Наташино «Да» — это зеленый свет. Это, вообще, трасса без светофоров. Теперь я уже не остановлюсь. Теперь у меня нет тормозов.
Мы лежим на кровати рядом друг с другом. Наташа отвернулась от меня и тихо всхлипывает. Я провожу рукой по ее спине и разворачиваю.
Главные герои этой книги — подростки. Они проходят через серьезные испытания в жизни, через страх, боль, чувство вины и предательство. Они рассуждают о настоящей смелости, о необходимости вписываться в общество, о поиске себя. Их миры сталкиваются, как планеты, случайно сошедшие с орбит. И в результате этого «большого взрыва» случаются удивительные открытия.
Юре было двенадцать, когда после смерти мамы неожиданно объявился его отец и забрал мальчика к себе. С первого дня знакомства Андрей изо всех сил старается быть хорошим родителем, и у него неплохо получается, но открытым остается вопрос: где он пропадал все это время и почему Юра с мамой не видели от него никакой помощи. Не все ответы однозначны и просты, но для всех рано или поздно приходит время. Есть что-то, что отец должен будет постараться объяснить, а сын — понять.
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…
Дамы и господа, добро пожаловать на наше шоу! Для вас выступает лучший танцевально-акробатический коллектив Нью-Йорка! Сегодня в программе вечера вы увидите… Будни современных цирковых артистов. Непростой поиск собственного жизненного пути вопреки семейным традициям. Настоящего ангела, парящего под куполом без страховки. И пронзительную историю любви на парапетах нью-йоркских крыш.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
История превращения человека в Бога с одновременным разоблачением бессмысленности данного процесса, демонстрирующая монструозность любой попытки преодолеть свою природу. Одновременно рассматриваются различные аспекты существования миров разных возможностей: миры без любви и без свободы, миры боли и миры чувственных удовольствий, миры абсолютной свободы от всего, миры богов и черт знает чего, – и в каждом из них главное – это оставаться тем, кто ты есть, не изменять самому себе.
Жизнь подростка полна сюрпризов и неожиданностей: направо свернешь — друзей найдешь, налево пойдешь — в беду попадешь. А выбор, ох, как непрост, это одновременно выбор между добром и злом, между рабством и свободой, между дружбой и одиночеством. Как не сдаться на милость противника? Как устоять в борьбе? Травля обостряет чувство справедливости, и вот уже хочется бороться со всем злом на свете…
«Однажды протерев зеркало, возможно, Вы там никого и не увидите!» В сборнике изложены мысли, песни, стихи в том мировоззрении людей, каким они видят его в реалиях, быте, и на их языке.
Всю свою жизнь он хотел чего-то достичь, пытался реализовать себя в творчестве, прославиться. А вместо этого совершил немало ошибок и разрушил не одну судьбу. Ради чего? Казалось бы, он получил все, о чем мечтал — свободу, возможность творить, не думая о деньгах… Но вкус к жизни утерян. Все, что он любил раньше, перестало его интересовать. И даже работа над книгами больше не приносит удовольствия. Похоже, пришло время подвести итоги и исправить совершенные ошибки.
Выпускник театрального института приезжает в свой первый театр. Мучительный вопрос: где граница между принципиальностью и компромиссом, жизнью и творчеством встает перед ним. Он заморочен женщинами. Друг попадает в психушку, любимая уходит, он близок к преступлению. Быть свободным — привилегия артиста. Живи моментом, упадет занавес, всё кончится, а сцена, глумясь, подмигивает желтым софитом, вдруг вспыхнув в его сознании, объятая пламенем, доставляя немыслимое наслаждение полыхающими кулисами.