Правек и другие времена - [40]

— Пани Мися, — сказал Иван Мукта на лестнице, — вы должны забрать отсюда своих родителей и спрятаться в лесу. Сразу после ваших праздников фронт сдвинется. Будет страшный бой. Не говорите об этом никому. Это военная тайна.

— Спасибо, — сказала Мися, и лишь через минуту до нее дошел весь ужас этих слов. — Боже, что с нами будет? Как мы выживем зимой в лесу? Зачем нужна эта война, скажите, Иван? Кто ее ведет? Зачем вы сами идете на эту резню и других убиваете?

Иван Мукта посмотрел на нее грустно и не ответил.

Мися раздала слегка подвыпившим солдатам ножи для чистки картошки. Принесла спрятанный в подвале смалец и нажарила большую миску хрустящей картофельной соломки. Они не знали такого блюда. Смотрели сначала недоверчиво, пока не начали есть, с возрастающим аппетитом.

— Они не верят, что это картошка! — объяснил Иван Мукта.

На столе появились новые бутылки водки. Заиграла гармонь. Мися положила Адельку спать под лестницей, там ей казалось безопаснее всего.

Присутствие женщины раззадорило солдат. Они стали плясать, сначала на полу, потом на столе. Остальные хлопали в такт музыки. Водка лилась рекой, людей охватило какое-то внезапное безумие: они топали, покрикивали, стучали ружьями об пол. И тут ясноглазый молодой офицер вытащил из кобуры пистолет и несколько раз выстрелил в потолок. Штукатурка посыпалась в стаканы. Оглушенная Мися закрыла голову руками. Внезапно сделалось тихо, и Мися услышала саму себя, свой крик. Из-под лестницы ей вторил испуганный плач ребенка.

Хмурый лейтенант рявкнул на ясноглазого, схватившись за кобуру пистолета. Иван Мукта присел перед Мисей на корточки.

— Вы не бойтесь, пани Мися. Это только забавы такие.

Мисе уступили целую комнату. Она дважды проверила, заперла ли дверь на ключ.

Утром, когда шла на мельницу, к ней подошел ясноглазый офицер и говорил какие-то извинения. Показал обручальное кольцо на пальце, какие-то документы. Как всегда, неизвестно откуда появился Иван Мукта.

— У него жена и ребенок в Москве. Очень извиняюсь за вчерашний вечер. Это все от волнения, его лихорадит.

Мися не знала, что сделать. Во внезапном порыве она подошла к мужчине и обняла его. Его мундир пах землей.

— Иван, попробуйте не дать себя убить, — сказала она на прощание Мукте.

Он покачал головой и улыбнулся. Его глаза были сейчас, как две темные полоски.

— Такие, как я, не гибнут.

Мися улыбнулась.

— Ну, значит, до свидания, — сказала она.

Время Михала

Они жили на кухне вместе с коровой. Михал устроил ей лежанку за дверью, там, где всегда стояли ведра с водой. Днем он отправлялся к ригам за сеном, потом кормил корову и выносил из-под нее навоз. Геновефа смотрела на него с кресла. Два раза в день он брал ведро, садился на табуретку и доил животное, как умел. Молока было мало. Как раз столько, сколько нужно для двоих. Из этого молока Михал собирал сметану, чтобы как-нибудь отнести ее детям в лес.

День проходил быстро, словно был хворый и ему не хватало сил полностью развернуться. Темнело рано, так что оба сидели у стола, на котором теплилась керосиновая лампа. Окна они занавесили рогожками. Михал разжигал огонь под плитой и открывал дверцы — пламя подбадривало. Геновефа просила, чтобы он повернул ее к огню.

— Я не могу пошевелиться. Я умерла еще при жизни. Я для тебя страшная обуза, которую ты не заслужил, — говорила она иногда похоронным голосом, выходящим откуда-то из глубины живота.

Михал успокаивал ее:

— Я люблю за тобой ухаживать.

Вечером он сажал ее на ночной горшок, мыл и переносил на кровать. Распрямлял ей руки и ноги. Ему казалось, что она на него смотрит из глубины тела, словно ее там захлопнули. Ночью она шептала: «Обними меня».

Они вместе слышали отзвуки орудий, чаще всего где-то под Котушувом, но иногда все дрожало, и тогда они знали, что снаряд ударил в Правек. По ночам до них доносились какие-то странные звуки: чавканье, бормотанье, а потом быстрые шаги, человека или зверя. Михал боялся, но не хотел этого показывать. Когда его сердце начинало биться слишком сильно, он переворачивался на бок.

Потом за ними пришли Мися и Аделька. Михал уже не настаивал на том, чтобы остаться. Мельница мира остановилась, испортился ее механизм. Они брели по снегу Большаком к лесу.

— Дай мне еще раз посмотреть на Правек, — попросила Геновефа, но Михал сделал вид, что не слышит ее.

Время Водяного Оляпки

Водяной Оляпка очнулся и выглянул на поверхность мира. Он увидел, что мир дрожит — воздух проплывал мимо большими потоками, клубился и взвивался в небо. Вода волновалась и мутилась, в нее ударяли жар и огонь. То, что было наверху, оказалось теперь внизу, а то, что было внизу, рвалось вверх.

Водяного обуяло любопытство и жажда деятельности. Он попробовал свои силы, собрав с реки клубы тумана и дыма. Серая туча двигалась сейчас за ним Вольской Дорогой к деревне.

Около забора Божских он увидел отощавшую собаку. Наклонился к ней безо всякого умысла. Собака заскулила испуганно, поджала хвост и убежала. Это разозлило Водяного Оляпку, он сгустил облако тумана и дыма над садом и хотел запустить его в трубы, как делал это обычно, но сейчас трубы не были теплыми. Оляпка обошел дом Серафинов и уже знал, что там никого нет. Никого не было в Правеке. В воздухе лопался звук болтающихся на ветру ворот риги.