Праведник поневоле - [81]

Вот только эту книгу Гарри Томасу никто не одалживал. Верджил просто знал это и все. Он подозревал, что, открыв обложку, обнаружит под ней дарственную надпись.

Не раскрывая тома, он окинул взглядом другие книги – все они выглядели новыми и имели замечательно богатые переплеты. Чересчур богатые для секретаря, в состоятельности которого можно было усомниться. Верджил бегло просмотрел авторов. Поэты, философы, историки. И все подарены Милтоном.

Что это? Опыт просвещения? Попытка развить личность, наделенную от природы острым умом, познакомив ее с выдающимися произведениями культуры? Эксперимент в духе Вольтера?

Определенно разгадка крылась в книге, которую он держал в руках. Милтон никогда не отдал бы такую дорогую ему вещь, которая связывала его с детством, человеку, просто изучающему литературу.

– Я приехал, чтобы задать вам несколько вопросов о своем брате, – сказал Верджил, кладя книгу на стол на самое видное место, и ему показалось, что Гарри борется с желанием схватить ее и спрятать подальше.

– Сохранились некоторые ваши письма к Милтону. Я желаю все знать об этом.

– Да, я писал ему. Разве это не входило в мои обязанности? Хозяин приезжал сюда реже, чем вы, а когда Кенвуд заболел, управление фабрикой полностью легло на меня. Я должен был держать его в курсе дел.

– Эти письма я видел – они находились среди его деловых бумаг и были адресованы в Лондон на имя мистера Кларка. Сейчас речь идет о других письмах, которые, вероятно, приходили к нему в Леклер-Хаус в Лондон и в Леклер-Парк в Суссекс. Эти письма хранились отдельно от других. В них вы обращаетесь к брату «милый друг».

На лице Гарри, ставшем похожим на лицо каменного изваяния, застыло выражение подобострастия.

– Ну да, мы подружились. Здесь, на фабрике, в цехах, хозяин держался просто – он был не из тех, кто ставит себя выше людей моего сословия.

Верно, Милтон был не из тех. Кроме того, он никогда не боялся, что его дружбу могут предать. Верджил положил руку на книгу.

– Подумайте хорошенько. Не содержится ли в этих письмах нечто, что не подлежит огласке?

– На что вы намекаете? Я не…

– Прошу вас, не нужно сцен. Я его брат. Возможно, я не обратил внимания на то, что видел своими глазами, но все равно мне нужно знать. Мог ли кто-нибудь, читая эти письма, догадаться, как далеко зашла ваша дружба?

Гарри стиснул зубы, в его глазах читался испуг загнанного в ловушку зверя.

– Можете смело довериться мне – я никогда не сделаю ничего, что могло бы бросить тень на моего брата, – тихо проговорил Верджил.

Поза Гарри стала менее напряженной, причиной чему было скорее сознание собственного поражения, чем испытываемое им облегчение.

– Если они были прочитаны кем-то, такая возможность, наверное, существует… Но я думал, он уничтожил их.

– Разумный человек сжег бы их, но мой брат порой поступал легкомысленно, руководствуясь чувствами, а не здравым смыслом.

Несмотря на охватившее Гарри смятение, столь трепетное отношение к письмам, видимо, тронуло его. Он кивнул на книжные полки.

– Ваш брат давал мне читать философов и тому подобные книги, он хотел открыть мне мир. – Гарри тоскливо улыбнулся. – Вот только толку от них было чуть, особенно когда рабочие взбунтовались после того, как он решил запретить на фабрике детский труд. Их семьи еле сводят концы с концами. Я уговорил его позволить работать мальчикам хотя бы по нескольку часов в день. Кенвуд иной раз не мог переубедить его, а я мог. Я говорил ему, что в жизни на самом деле не так все складно, как пишут в этих книжках. Даже благородные начинания могут скверно закончиться. Вы практичнее своего брата, Кенвуд так же считает. Он говорит, что вы более склонны к этому делу и фабрика для вас не просто эксперимент.

– Отрадно слышать, и все же… Бывая здесь, брат навещал вас в вашем доме?

– Его никто не видел – он был осторожен и не приезжал в таких шикарных экипажах, как вы.

«Вряд ли это помогло, – подумал Верджил, – в таких деревнях никакие предосторожности не спасут».

– Вы когда-нибудь появлялись в Манчестере вместе?

– Иногда. Но ничего неподобающего никто не видел, если вы об этом. В том, что мы появлялись на людях, не было ничего противоестественного: ведь мы работали вместе.

Это правда. Однако всего один красноречивый взгляд, один нескромный смешок, и…

– Сожалею, но мне придется вернуться к письмам. Вы когда-нибудь просили в них Милтона о дорогих подарках?

Невинное выражение тотчас слетело с лица Гарри.

– О чем это вы?

– Вы обращались к нему с требованиями? Ваша дружба делала его уязвимым для любого, кто мог узнать о ней, в том числе и для вас.

– Мне не было нужды предъявлять ему требования. Эта дружба и меня делала уязвимым.

– Неправда, и вам об этом известно не хуже, чем мне. Любой скандал, не говоря уж о судебном разбирательстве, имел бы для Милтона куда более серьезные последствия, чем для вас. В наши дни людей за подобное не вешают, но их могут уничтожить. Если бы правда всплыла наружу, вы могли бы скрыться, а он нет.

– Черт вас всех возьми! Вы считаете меня алчным человеком лишь потому, что я не был рожден в роскоши! Но я никогда и не надеялся, что вы оба это поймете.