Правда выбора - [12]

Первым, едва удушливый пороховой дым слегка рассеялся, поднялся Пронька Бобыль. Подскочил к столу, выудил свой нож.

– Резать гада! – зашипел он и рванулся к выходу.

– Гляди, за дверью ждет! – насмешливо крикнул ему Скоблев.

– Чего это? – оторопел Пронька.

– До того вы думали, что его Зубов со Жмыхом утопили, – пояснил Платон.

Бобыль отскочил от открытого дверного проема, пнул косяк:

– Падаль гнилая!

Разобрав оружие, выглядывали осторожно. Сначала Лямин с луком и Естафьев с казаком Саженем убедились, что никого нет. Потом только вышли Илья Григорьевич, покрученики и холопы Зоба. Опасливо оглядев поветь и тело старосты, выбрались наружу. Один Илья задержался над отцом и перед уходом наказал корчемщику позаботиться о покойнике.

– У Зоба он свое оружье заберет, – рассуждал Естафьев, спускаясь по взвозу, – опасно на него в лоб идти. Я сяду за забором. Лямин, с другой стороны садись. А вы дальше по улице вставайте. Увидит, замрет, тогда сострелим.

– Тоже лук принесу! У Митяя есть, знаю! – выкрикнул Бобыль и убежал к ближней избе.

Илья если и думал возразить, но не решился. Только зло глядел перед собой и представлял как вонзает нож в живот Олонцу.

Филька видел, как они спускались по взвозу с проклятьями и ругательствами и смертельно испугался за Игната.

Сжимая мешочек с заговором, он встал, бормоча себе под нос:

– Задержать, помочь надо, задержать только…

Когда люди Зоба чуть отошли от взвоза, он выскочил и закричал:

– Гей! Собрались теляти волка съесть! Куда вам косорылым! На блох и то вдесятером ходите! Всемером-то обоссытесь, поскользнетесь! – шалея от собственной смелости, он пустился наутек.

Большей частью люди Зоба его не заметили. Черкас, Бабка и Илья остановились. Филька оглянулся, увидел, что его не преследуют и визгливо выкрикнул:

– Сиськи поросячьи!

– Язык вырежу! – не выдержал Черкас и, придерживая рукой саблю, кинулся к Фильке.

Филька рванул прочь, Бабка побежал ему наперерез. Илья поднял, было, руку остановить их, но не сделал. Развернулся поспешил догонять остальных.

Миновав по слободе то место, где уходил спуск к реке, Естафьев прошел еще несколько дворов и остановился. Улица тут была широка, по обе стороны тянулись невысокие заборы, способные дать укрытие стрелку. Дальше были видны уже ворота двора Зоба.

– Тут широко и способно. Ждите, – сказал Естафьев. – Лямин – на той стороне садись, а я с этой буду.

Перехватив пищаль, он перепрыгнул через ближайший забор слева. Лямин приготовил стрелу и поглядел на Илью.

– Давай, холоп – сядь вон в кустах. Побежит – стреляй его, – распорядился все-таки сын Зоба.

Лямин покивал и нырнул в ворота справа. Закудахтали куры.

Подбежал, запыхавшийся Бобыль, глянул по сторонам и, никого не спрашивая, скрылся в воротах двора слева. С Ильей остался только холоп Десятин.

Естафьев не остановился в том месте, куда показывал. Желая сам оказаться тем человеком, который отомстит за Зоба, он перелез через забор в соседний двор и подобрался еще ближе. Выбрав подходящую щель, затаился.

Скоро в воротах зобова двора показался Ослоп.

Он шел спокойно, даже неторопливо. Ружье со взведенным курком держал в руках, оба пистоля были заткнуты за пояс, рукоятями вправо.

Ослоп видел двух изготовившихся к бою людей дальше по улице. Однако ждал, что его будут сторожить. Сам бы так сделал. Не ворочая головой лишний раз, он старался взглядом не упустить ни одной мелочи по сторонам. Вычислял места, где было бы удобно засесть с луком или пищалью. Но и не останавливался.

Естафьев, выжидал. Второго выстрела ему наверняка не успеть сделать, надо было уложить Ослопа первым. Приходилось ждать пока тот либо приблизится, либо остановится.

Приметив справа щель в посеревших досках забора толщиной со ствол пищали, Ослоп не повернул головы, но прикинул, как там, за забором будет таиться стрелок. Мысленно взял прицел. Глянул еще раз. Верно, вот он, тусклый блеск на торце ствола.

Почти поравнявшись с щелью, он упал на колено, направил ствол в сторону забора и выстрелил. Пуля попала Естафьеву в правую часть груди, раскурочивая ребра и не оставляя никакой надежды выжить.

Ослоп тут же бросил ружье наземь и быстрым шагом пошел к Илье с Десятиным. Теперь нельзя было давать им опомниться.

За своим забором Пронька Бобыль приготовил стрелу, но стрелять еще не решался, опасаясь промаха. Страшась дурной славы Ослопа, припомнил заговор от пули и тихонько, но торопливо наговорил:

– На зоре, на ясной пойду под тихой облак, под красную зорю, под частые звезды, увижу море сине, да над ним ветры буйны. Не овей меня ветры пусты, а неси меня ветры на Буян-остров сред синя моря. Да возьму там крепок ключ-горяч Алатырь-камень. Ты не лежи лежмя камень, а заслони меня от пули. Как от тебя железа, так от меня железа. И так на всяк день и на всяк час, месяца молода и ветха. Говори на вино, и на перец, и на чеснок, на что хошь.

Закончив, он на всякий случай перекрестился:

– Спаси и сохрани, господи!

Однако положить руку обратно на стрелу ему не дали. На плечо легла тяжелая ладонь, а в шею кольнуло острие ножа.

– Не балуй, малый, так бобылем49 и останесся, – прогудел ему в ухо Платон Скоблев.