«Правь, Британия, морями»? Политические дискуссии в Англии по вопросам внешней и колониальной политики в XVIII веке - [63]

Разрыв с Пруссией имел для Англии исключительное значение с точки зрения перспектив ее международного положения. Дело в том, что после 1763 г начался период, продолжавшийся до второй половины 80-х гг., когда Англия находилась в дипломатической изоляции. В критический момент своей истории, в войне против восставших американских колоний, она не только осталась без союзников, но, напротив, оказалась перед лицом мощной коалиции своих прежних противников (Франции и Испании) с США и Голландией при недружественном нейтралитете со стороны других европейских держав. Э. Берк, принадлежавший в 1760-е гг. к вигской оппозиции, весьма близко знавший лорда Рокингэма, считал, что международная изоляция – результат серьезной политической ошибки «королевских друзей». Он писал в 1769 г.: «Они не приобрели ни одного нового союзника, они не лишили противника ни одного старого. Они отвратились (не имеет значения, справедливо или нет) от всех союзников, которые у нас были, и с этого времени по сию пору у нас нет в Европе друзей. Но я знаю людей, которые не стыдятся, что их страна голая. В этом состоит их политическая система, хотя наши предки создавали величие иным путем» <16>.

Была ли «блестящая изоляция» следствием ошибок британских министров, увлекшихся «перестройкой» колониальной империи и игнорировавших тот очевидный факт, что их страна – европейская держава, связанная тесными узами со всей системой европейской политики? На этот счет историки высказывали различные точки зрения. Более обычным является положительный ответ на поставленный вопрос. Негативная оценка деятельности британских политиков на международной арене в 1760–1970-е гг. сформировалась под влиянием критической концепции Нэмира. Историки, придерживавшиеся такого подхода, в принципе исходят из того, что руководители страны вполне осознанно предпочли изоляционистский курс.

Подобной точки зрения придерживался Хорн: «Вплоть до неудач в Американской войне за независимость английские политики, как лорд Солсбери много лет спустя, считали, что изоляция – меньшее зло по сравнению с активным вмешательством в континентальную политику, которое вело к риску, что Англия будет вовлечена в войну между европейскими державами, в которой сама она не имеет прямого интереса» <17>.

М. Робертс высказал другое мнение: политика «блестящей изоляции» не была результатом осознанного выбора; Англия и Франция подталкивались к конфронтации самим развитием международной ситуации, поэтому действия британских министров отражали их стремление противодействовать неблагоприятным обстоятельствам внешнеполитического характера. Они учитывали особенности географического положения страны, интересы империи, что совсем не означало изоляции от Европы. Вывод, к которому пришел Робертс, заключался в следующем: «Блестящая изоляция» не была их политикой, но они принимали ее мужественно и уверенно, потому что опыт убеждал их, что ничего другого не остается. Долгий опыт доказывал, что Англии нужен «континентальный меч». Они искренне желали иметь союзника, но они не хотели платить за это фантастическую цену» <18>. Аналогичную точку зрения высказал и другой английский историк, Я. Кристи. С одной стороны, он признавал, что британские министры в 1760–1970-е гг. не отличались выдающимися способностями: Галифакс был стар, Графтон молод и неопытен и мало чем интересовался, кроме скачек, Шелборн был безынициативен и безразличен, Веймут пил и ленился, оставляя послов практически без указаний. Единственным профессионалом, хорошо знавшим Европу, был Рошфор, но он отличался неосторожностью. Только Сэндвич и Саффолк действовали по-деловому, но отсутствие опыта, знаний и воображения мешало им понять намерения иностранных дворов <19>. С другой стороны, Кристи объяснял международную изоляцию не этими отрицательными качествами министров, а конкретными обстоятельствами развития международных отношений: Семилетняя война остановила непреодолимую неприязнь к державам, где правили Бурбоны, поэтому никакая из европейских стран не считала союз с Великобританией необходимостью <20>.

Если в политике правящих кругов Великобритании действительно существовала тенденция, направленная на поиск надежного союзника на континенте, то можно видеть, что три европейские страны могли играть эту роль: две империи – Австрийская и Российская, и Пруссия. Немало государственных деятелей были готовы пересмотреть результаты «дипломатической революции» и восстановить традиционный союз с Австрией. К их числу Робертс относил лордов Сэндвича, Эгмонта; в начале 1770-х гг. о восстановлении «старой системы» рассуждали лорд Саффолк и известный дипломат, посол в Гааге сэр Дж. Йорк. Сам Георг III говорил о целесообразности восстановления «системы короля Вильгельма», предполагавшей тесное сотрудничество Англии, Австрии и Голландии. В симпатиях к Австрии признавался государственный секретарь в правительстве Питта-младшего Кармартен. Сторонники англо-австрийского сближения были и в Австрии. Сам император Иосиф II без энтузиазма относился к союзу с Францией, однако канцлер Кауниц дал понять еще в 1764 г.: даже полный разрыв между Англией и Пруссией нельзя рассматривать как условие, достаточное для того, чтобы Мария-Тереза рисковала выгодами союза с Францией – ведь именно благодаря этому союзу Австрийская империя была спокойна за Австрийские Нидерланды, за свои владения в Италии, а, в известной мере, за безопасность своих границ с Турцией, где французская дипломатия пользовалась наибольшим влиянием. Робертс писал: «Взамен этих выгод Англия не могла предложить ничего, кроме апелляции к старым чувствам, обещаний поддержки Ганновером австрийской политики в Империи и туманных рассуждений о балансе сил» <21>.