«Правь, Британия, морями»? Политические дискуссии в Англии по вопросам внешней и колониальной политики в XVIII веке - [64]

Другим потенциальным союзником Англии была Пруссия, но и этот союз не состоялся до конца 1780-х гг. В историографии высказывалось мнение, что причина заключалась в позиции Фридриха II. Обида, нанесенная англичанами при заключении Парижского мира, стала для него удобным поводом для игнорирования попыток заключения нового англо-прусского союза или вступления в «северную систему», идею которой развивал одно время Н. И. Панин (союз североевропейских держав с участием России, Пруссии и Англии при поддержке со стороны Дании. Голландии и Швеции в противовес «фамильному пакту» французских и испанских Бурбонов). «Он (Фридрих II – А. С.) был не просто равнодушен к панинской северной системе, – писал Робертс, – но настроен абсолютно негативно по отношению к ней. Будучи достаточно осторожным, чтобы не говорить этого вслух, он, тем не менее, дал Екатерине ясно понять, что даже если Англия присоединится к северной системе всего лишь путем договора только с Россией, это не будет иметь для него никакого значения» <22>. Кроме позиции самого Фридриха, следует принять во внимание точку зрения некоторых историков, что популярность англо-прусского союза в общественном мнении Англии была явно преувеличена, большинство «политической нации» отдавало предпочтение Австрии.

Из всех британских политиков 1760-х гг. Питт-старший, разделяя идею «северной системы», был наиболее склонен к воссозданию англо-прусского союза. Его влиянию подчас приписывались намерения активизировать политику Великобритании на европейском континенте. После отставки Гренвила и с приходом к власти Питта пост государственного секретаря в его кабинете занял герцог Графтон, о котором Г.Гросс доносил в Петербург как о «молодом человеке», занявшем эту должность по рекомендации Питта. Гросс писал: «По той самой рекомендации догадываться можно, что над ним помянутой господин Питт своими советами сохранит некоторую инфлюенцию, и что, следовательно, дюк де Графтон меньше прежнего удалится от приемлемых мер с державами на твердой земле, тем более что той же системы держался изстари и дюк де Ньюкастль» <23>. Когда Питт возглавил правительство, он пытался реализовать проект «северного союза», послав эмиссаров в Петербург и Берлин для подготовки переговоров. Из этого проекта ничего не вышло. То, что Бьют одобрил создание кабинета Питта, а некоторые из «королевских друзей» заняли в нем второстепенные посты, стало для Фридриха II достаточным поводом, чтобы не воспринимать переговоры всерьез. Кроме того, известно, что Питт реально руководил правительством лишь несколько недель, а затем вследствие болезни фактически отстранился от дел. Кабинет Питта, сформировавшийся как «патриотическое» министерство, не решил ни одной из острых проблем, в том числе и проблему выхода из международной изоляции. Английский историк Д. Джаррет подчеркивал: «В балтийском регионе, как и в других частях Европы, внешняя политика администрации Чэтэма потерпела провал. Ее единственный результат – недоверие к Англии, так как в европейских странах считали, что Великобритания стремится использовать их в своих торговых и колониальных интересах. Недоверие к Англии искусно разжигалось Шуазелем и его преемниками» <24>. Лэнгфорд отмечал: «Магия имени Питта не могла компенсировать его отсутствия. Восстановление англо-прусского союза, от чего зависело многое, оказалось невозможным» <25>.

Наиболее последовательные со стороны Англии попытки поиска союзника в Европе были связаны с Россией. Казалось, что восшествие на русский престол Екатерины в июне 1762 г. улучшило перспективы англо-русского соглашения. О симпатиях Екатерины к Англии было хорошо известно. Она тепло отзывалась об англичанах: «Я так привыкла к дружбе англичан, что смотрю на каждого из них как на лицо, желающее мне добра, и действую, насколько это от меня зависит, соображаясь с этим» <26>. В 1764 г. англичанин (граф Бэкингем) составил меморандум о главных действующих лицах русского двора. О Екатерине в нем говорилось: «Если царица и отдает предпочтение какой-то нации, то это англичанам, но она никогда не пожертвует ради этого своими интересами и популярностью» <27>. Даже в 1780 г., когда отношения между Англией и Россией уже ухудшились, она говорила в беседе с английским послом Дж. Харрисом: «Вы знаете, что я люблю вашу нацию; мои чувства к ней искренни и неизменны… Я – друг Англии по влечению и интересу» <28>. Каковы бы ни были интеллектуальные интересы императрицы, в политике она мало руководствовалась ими.

Со своей стороны, все английские министры заявляли о стремлении заключить договор с Россией. Гренвил утверждал, что король не только хотел соблюдать с Россией «прежнюю дружбу», но и «в новые обязательства вступить» <29>. Граф Галифакс говорил, что «здешний двор все желания свои устремляет к соединению своему с Россией, о надобности которого союза все королевские министры удостоверены» <30>. По мнению посла А. Воронцова, из всех британских министров начала 60-х гг. именно Галифакс «наиболее чувствует надобность соединения с нами». Правда, он тут же оговаривался, что «кредит сего государственного секретаря не столь велик, чтобы он к чему-нибудь служить мог, а делами ныне правит Бедфорд и его приятель лорд Сэндвич», причем первый из них «весьма ласкает французский двор и старается во всем ему угодить для удержания сей короны от ратных к Англии сентиментов» <31>. Государственный секретарь Конвей утверждал, что его «двор ничего так больше не желает, как укрепления сколько можно союза с Россией, и что оной союз натурально сильнее, чем родства пакт (фамильный пакт Бурбонов –