«Правь, Британия, морями»? Политические дискуссии в Англии по вопросам внешней и колониальной политики в XVIII веке - [62]

Показательно, что, по мнению русского дипломата А.Воронцова, договор был заключен на выгодных для Англии условиях, а непопулярность Бьюта он объяснял причинами, далекими от той внешней политики, которую тот проводил: «Сей королевский фаворит заключением мира на столь важных кондициях немалую услугу оказал здешней нации, что, однако же большей частью оной, по вкорененному предубеждению против него и всех шотландцев не чувствуемо было. Со всем тем многие из приятелей его признаются, что граф Бьют сам причиной части неудовольствия знатных господ, не довольно их менажируя, так, как натура здешнего правления того бы требовала, и товарищам своим в настоящем министерстве часто подавал причины к неудовольствиям, принимая нередко меры к резолюции без соглашения с ними о том» <7>. Современный историк Л. Колли также объясняет непопулярность Бьюта прежде всего тем, что он был шотландцем и любовником королевы-матери <8>.

Самым существенным для критики договора с точки зрения европейского устройства было то, что он не учитывал интересов главного союзника, «протестантского героя», прусского короля Фридриха II. Эти обвинения имели под собой основание. Разногласия с Пруссией возникли вскоре после прихода Георга III к власти, а с отставкой Питта приняли весьма резкий характер. А.Воронцов, приступив к обязанностям посла в июне 1762 г., систематически отмечал обострение этого конфликта, причина которого состояла и в том, что Фридрих препятствовал «миролюбивым сентиментам здешнего двора». В разговоре с русским послом Гренвил, занимавшийся в правительстве Бьюта иностранными делами, «начал говорить о короле прусском весьма откровенно, оказывал сожаление, сколь мало благодарности сей монарх здешней нации оказывает не только в рассуждении прежних сокровищ, пожертвованных в его помощь, но и что ныне при заключении мира с Францией ей точно предписывать войск своих в Германию более не вводить и тем удержать земли сего монарха от всякого нападения со стороны Франции» <8>. Вопрос о целесообразности и продолжении войны в Германии был предметом острых споров. Именно в пылу дискуссий в ноябре 1761 г. Питт заявил, что Америка была завоевана в Германии. Любопытна позиция известного мемуариста и политического деятеля той эпохи лорда Уолдегрейва. Он стремился к «средней” линии: опасаясь задеть короля, Уолдегрейв не восхвалял войну в Европе, но в силу своей близости к Ньюкастлу и не критиковал ее. Он отверг утверждение Питта: «Действительно ли германская война, истощившая врага, обеспечила успех в других частях мира, где более задеты интересы Великобритании, – вопрос спорный. Он не подтверждается при ближайшем рассмотрении» <9>.

Характерно, что, оценивая перспективы утверждения мирного договора, Воронцов еще в начале осени 1762 г. отмечал: «Часть публики не очень довольна кажется миром, который ныне с Францией заключенным уже почитается, особливо прусские партизаны, которых здесь великое число. Сие роптание, с внушением при здешнем дворе находящимися прусскими министрами, весьма умножено» <10>. Изучение дипломатической переписки позволяет обратить внимание на следующую черту: «холодность» в отношениях между лондонским и берлинским дворами возрастала по мере того, как в кабинет входили политики, известные своим интересом к колониальным делам. Сообщая о назначении Бедфорда послом на переговоры с Францией, Воронцов сообщал: «Мнение сего дюка в здешнем совете всегда было к миру, особливо супротивлялся он германской войне, яко весьма тягостной здешней нации» <11>. Граф Галифакс, долгое время занимавший пост главы Комитета по торговле и плантациям и вступивший в должность государственного секретаря по северному департаменту, в разговоре с русским послом в январе 1763 г. «рассуждал о беспокойстве, которое ожидать должно со стороны прусского короля во всех генеральных делах в Европе, особливо в случае польских замешательств» <12>.

Оценивая в апреле 1763 г. позицию Гренвила в вопросах европейской политики, А. Воронцов утверждал, что она состоит в том, чтобы «без крайней необходимости в делах твердой земли участия не брать, а особливо в таких, кои как-нибудь привлекали в дальние издержки» <13>. В октябре того же года, анализируя встречу с государственным секретарем лордом Сэндвичем, русский посол высказывал твердое убеждение, что именно «мнение дюка Бедфорда ныне британским советом и министерством господствует, ибо он всегда сему правилу держался, что каждая война для Англии разорительна оной, и в рассуждении чего для сохранения мира по возможности стараться ни в какие дальние обязательства не вступать, особливо такие, кои далеко вести могли, и дабы оным протчим державам излишнего недоверия не подать» <14>. Мнение Воронцова о главной тенденции английской внешней политики, сводившейся к ограничению вмешательства в европейские дела, разделял и его преемник в Лондоне Г. Гросс. В марте 1764 г. он так писал о позиции кабинета Гренвила: «Сие поведение настоящего министерства согласно генеральной его системе, по которой оно ради утверждения мира по столь дорогой войне, которой государства казна совсем истощена, да для собственного своего сохранения, за нужно признает избегать прилежно все поводы к каким-либо замешательствам и чинимым на твердой земле издержкам» <15>. Очевидно, что в первые годы правления Георга Ш конфликт сторонников колониальной и приверженцев европейской политики вновь усилился, а прусский вопрос был одним из аспектов этого спора.