Позади фронта [= Полевая жена] - [16]

Хозяин поднял бокал.

— Позвольте, пани, и мне выпить за вас. Поверьте, пан офицер, — прибавил поляк для Копылова, — вам не будет зазорно чокнуться с Владиславом Ставинским. Владислав Ставинский — это я. Ставинский был участником восстания: в моем подвале хранилось не только вино, но и оружие, которым мы били наших общих с вами врагов.

— Это он правду брешет, — подтвердил артиллерист. — Давеча бумагу приносил — наша комендатура выдала — там про это написано.

— Владислав Ставинский пред войной был в других странах, — продолжал поляк, воодушевясь от поддержки, — поверьте Ставинскому: краше славянских женщин нету.

Капитан поднял стакан с водкой, подмигнул Шурочке по-свойски, как русский русской.

— За вас! — и весело крикнул американцам: — Олл райт!

— Олл райт! — любезно согласились те, и выпили. Тотчас они заторопились, надели свои кожаные куртки на молниях, раскланялись с Шурочкой и вышли, отсалютовав на пороге остальным.

— Славные парни, — еще раз восхитился чуточку хмельной капитан.

Копылов, испытывая щемящую остроту нежности, смотрел на Шуру, в молчании допивающую вино.

Черные скелеты домов уплывали в сумрак. Федор не представлял, где среди этих пустынных развалин ютятся немногие из уцелевших варшавян. Детский плач негромко доносился из городских потемок.

Миновали КПП, и он пересел в кабину. Солнце багровым диском остывало на горизонте. Оно уже не отбрасывало теней. Асфальт прихватило тонкой ледяной коркой. Багнюк вел машину осторожно.

— Баллоны лысые, может закюветить, — объяснил он.

Шурочка, откинув голову на спинку сидения, то ли дремала, то ли замечталась, Федор сидел прижатый к дверце. Стекла в ней не было, вместо него вставлена фанера. Она приходились неплотно и сквозь щели сильно сквозило.

— Тебя не продует? — спросил он. Распахнул на себе шинель и попытался накрыть Шуру.

Она растерянно отбросила его руку.

— Не нужно, — утомленным и недовольным тоном попросила она.

Больше он не решался приставать к ней и сидел тихо.

Шоссе не было видно далеко вперед — оно прибавлялось понемногу из глубины затихающего к ночи простора.

В том месте, где шоссе петлей по склону огибало лесистый холм, внезапно напоролись на выставленный недавно дорожный пост — утром его еще не было. Часовой с автоматом перегородил дорогу. Позади него двое солдат в рабочей одежде — ватниках без погон — устанавливали временный шлагбаум. Над красноватым глинистым срезом у полотна шоссе смутно возвышался неразрушенный дзот, поставленный в этом хитром месте еще немцами. Должно быть им пришлось бросить его без боя. Сразу за кюветом на скосе холма приткнулась будка — дощатый вагончик. Внутри него топилась печь. В распахнутую дверь виднелся тусклый свет коптилки. Офицер с повязкой на рукаве не спеша направился к задержанной машине. Копылов открыл дверцу и вышел на подножку. Офицер на ходу давал распоряжения двум солдатам, следовавшим за ним на полшага позади.

— Груженая, товарищ капитан, — доложил часовой подошедшему.

Тот растерянно глянул в документы, протянутые Багнюком, и не читая возвратил их. Запрыгнул на подножку с другой стороны от Копылова и осветил кузов фонариком.

— Ерунда, — решил он, повертываясь к часовому. — Всех делов: пять минут выкатить, пять минут закатить назад. Не задерживать только со срочным грузом — с боеприпасами. — Потом ненадолго осветил Копылова и сразу отвел луч в сторону. — Приказано останавливать все грузовые машины: каждая должна сделать два рейса на карьер за гравием — ремонт дороги. Распоряжение начальника тыла фронта, — разъяснил он.

— Но у нас груз. Мы ведь не на прогулке, — заспорил Копылов, немного задетый тем, что капитан вовсе не поинтересовался его мнением.

— А если бы вы были на прогулке, я бы задержал и вас тоже. Сворачивайте, — распорядился он, показывая Багнюку на установленные временные мостки через кювет.

— А где нам прикажете дожидаться? — спросил Копылов.

— Вовсе не намерен приказывать — где хотите, — по-прежнему с обидной вежливостью разъяснил капитан.

Шурочка открыла дверцу и сошла на дорогу. Капитан только теперь заметил ее инеожиданно щелкнул каблуками, браво козырнул ей.

— Приглашаю погреться в моей каталажке: там хватит места всем, — смилостивился он, став при Шурочке гостеприимным. — Ничего не попишешь — служба, — прибавил он в свое оправдание.

Багнюк в стороне ждал, чем кончится перепалка между Копыловым и капитаном. Он уже два года крутил баранку по фронтовым большакам и перепуткам и по опыту знал, что артачиться бесполезно — себе на шею.

— Разрешите ехать, товарищ старший лейтенант? — спросил он.

— Давай живее! — капитан рассерженно обернулся в сторону шофера, будто удивленный, что тот все еще здесь.

Багнюк, выструнившись по-уставному, смотрел на Копылова.

— Поезжай, — разрешил Федор.

Водитель неумело приложил руку к пилотке и лихо щелкнул каблуками разношенных кирзух. Копылов развеселился: Багнюк явно передразнил манеру капитана — прежде он никогда не козырял и не вытягивался. Понял это и капитан, но придраться было не к чему.

Втроем подошли к будке. Багнюк тем временем спятил полуторку задними колесами за мостик, и солдаты мгновенно повыкатывали из кузова гулко падающие наземь рулоны. Трое солдат забросили в машину лопаты, двое заскочили наверх, третий, увидав, что кабина пустая, сел рядом с водителем.