Пойти в политику и вернуться - [94]

Другое дело – сделки, проведенные с нарушением действующих тогда законов. Если это доказано в суде, то права государства как собственника могут и должны быть восстановлены. Ни о какой амнистии автоматом для всех не может быть и речи.

Мы предложили пересмотреть итоги приватизации по целому ряду крупных предприятий. Например, НПО «Геофизика», ОАО «Мурманское морское пароходство», ОАО «Авиастар», ОАО «Трансаммиак». И в результате существенные деньги вернулись в бюджет.

В наших выводах содержался перечень необходимых законов, которых явно не хватало, чтобы защитить права государства как собственника. Среди них был назван Закон о национализации, Закон об имуществе, которое может находиться исключительно в государственной и муниципальной собственности, Закон об иммунитете государства и его собственности.

В докладе описывались наиболее частые нарушения, которые были допущены в процессе приватизации. Это превышение полномочий органов исполнительной власти или, наоборот, неисполнение ими своих обязанностей, занижение цены на активы, бесконтрольность, притворность большого количества конкурсов, коррупция и участие криминала в приватизации. Никаких органов финансового контроля до 1994 года в стране не было, а значит, вне контроля были проданы три четверти предприятий.

Наверное, кто-то ждал от нас политических выводов, но это были напрасные ожидания. Счетная палата приводила факты – остальное прерогатива публичной власти. Что касается фактуры, то она была полностью представлена в аналитической записке, которая называлась «Анализ процессов приватизации государственной собственности в Российской Федерации за период 1993–2003 годы». Ну а точка была поставлена, когда приняли новый закон о приватизации.

Доклад я направил президенту, в Государственную думу и Совет Федерации. Сначала мы встретились с Путиным, и я доложил ему об итогах работы. Сразу – волна возмущения в Думе. Почему Степашин докладывает президенту, а в парламенте не выступил? Я не возражал против отчета в Думе, больше того – считал, что это необходимо. Договорились с председателем Госдумы Борисом Грызловым. Возражений у него не было. Включили в повестку дня, а потом – неожиданно сняли. Что случилось? Чье решение? Грызлов произносил что-то невнятное. Вроде как пришли к выводу, что доклад может взорвать ситуацию в стране. С чего вдруг? Об итогах нашей работы было известно. Книга уже готовилась к публикации. Доклад в Думе так и не состоялся.

* * *

Исследование итогов приватизации было долгосрочной работой. Параллельно шли текущие плановые проверки. И все они были довольно сложные.

Помню, например, первую проверку по Чечне, которая проходила при мне. Это 2001–2002 годы, президент Чечни – Ахмат-Хаджи Кадыров. Полностью разрушенная после второй чеченской войны инфраструктура, промышленность в руинах, Грозный, можно считать, уничтожен. Тогда была подготовлена программа восстановления Чеченской республики. Она шла через тяжелые согласования, Герман Греф был министром экономики, и он занимал очень жесткую позицию, все тормозил. Мы тогда в первый раз работали не как контролеры, а как оценщики национального проекта. Формально программа восстановления так не называлась. Но по сути была именно такой. Мои эксперты все высчитали, учли все риски, и я подготовил для Путина записку по этому вопросу. Именно с этого началось масштабное восстановление Чечни. Сейчас часто говорят, что в Чечню были вкачаны сумасшедшие деньги. Согласен, немаленькие. Но считал и считаю, что в этом была не только политическая целесообразность, но и наш долг перед чеченским народом. Обычные люди в чем виноваты? Они хотели нормально жить, работать, растить детей, а кругом – послевоенная разруха и нищета.

В Москву тогда приехал Ахмат-Хаджи Кадыров. Он ко мне относился с уважением. Наверное, потому, что чеченцы меня, несмотря на все старания, во время войны так и не убили. Зашел ко мне поговорить. Спрашиваю: «Ты меня из списков на ликвидацию вычеркнул?» Я у него в девяностые в этом списке был пятым после Ельцина, Грачёва, Ерина и Егорова. Он в ответ ухмыльнулся: «Война же была…» Он был очень сильный человек. И единственный из чеченских лидеров, кто при разговоре смотрел глаза в глаза – они у него были редкого цвета, сине-зеленые, я на всю жизнь запомнил. Мы с ним были ровесники, одного года рождения. Договорились перейти на «ты». Когда решался вопрос о его избрании президентом Чечни, Путин меня попросил: «Слетай в Чечню, пообщайся с Ахмат-Хаджи. Мне твоя позиция важна, ты же Чечню хорошо знаешь». А у меня как раз в Грозном должна проходить коллегия. Помню, назад мы летели с Кадыровым на самолете МЧС, нашли маленький отсек, сели там, чтобы никто не мешал, и я его спрашиваю: «Что мне передать Путину? Я уже вляпался один раз с вашими орлами…» Он догадался: «С Масхадовым?» – «Да, с Масхадовым. Поставил на человека, а он меня предал». Кадыров говорит: «Передайте Путину, что я не предатель. Я понимаю, какая трагедия могла бы случиться с моим народом, хуже, чем при Сталине. Тогда хоть выслали, а здесь могли бы просто в войне положить всех…» Он слово сдержал. В самый тяжелый период взял на себя всю ответственность. Погиб как воин.