Пойти в политику и вернуться - [92]

* * *

В первые же дни работы я позвонил Путину, договорились о встрече. Он меня поздравил. А потом в разговоре предложил: «Слушай, а посмотри приватизацию, что там было на самом деле». Поручение письменное не оформлялось, это был просто разговор. Я воспринял его как пожелание. Изучение итогов приватизации могло стать специальным направлением в нашей работе. И стало.

Мы создали большую группу, привлекли высококлассных экономистов, в 2001 году пригласили в качестве консультанта нобелевского лауреата по экономике Джозефа Стиглица, который прекрасно знал историю приватизации во всех странах Восточной Европы, и начали работать. Стиглиц, кстати, считал, что самая мошенническая приватизация из всех приватизаций в постсоветских странах была проведена в России.

Работа была очень сложной и продолжалась несколько лет. В результате появился итоговый документ, на основе которого в 2005 году мы выпустили книгу «Итоги приватизации 1993–2003 года». Это, конечно, не полный отчет о работе – скорее выжимка. Мы изучили историю приватизации 250 крупных предприятий, многие из них были оборонными, так что половина материалов сразу получила гриф «Секретно». Когда начали работать, среди людей, причастных к приватизации, буквально началась паника. Кто только ко мне не приходил с разговорами – и Чубайс, и Потанин, и Ходорковский… Их можно было понять, вся процедура приватизации в России действительно выглядела очень спорной. И не потому, что в правительстве в 90-е сидели злодеи, которые хотели грохнуть всю экономику и украсть миллиарды. Просто речь шла о коренной ломке всей экономической системы. И никто не знал, как это сделать, чтобы хозяйство поднялось из руин и заработало эффективно.

Пожалуй, разговоры с Михаилом Ходорковским были особенно показательны. Мы с ним знакомы давно – с 93-го. Умный, энергичный, как и многие комсомольцы последнего призыва, которые еще в должности секретарей комсомольских комитетов занялись коммерцией. Все они были довольно циничны и привыкли действовать «на грани». Ходорковский выстроил отличный бизнес, высокотехнологичный, прибыльный. И решил, что ему по силам и политические задачи. Так, как он их тогда понимал. Я же помню все эти разговоры – парламент куплю, коммунистам заплачу, проголосуют, как надо… Наверное, у него были основания на это рассчитывать, но надо было понимать, что ты при этом получаешь противников, не менее энергичных и не менее циничных. Я ему тогда сказал: «Ты доиграешься». Но он, конечно, плевать хотел на мои советы. При этом уже к концу 90-х Ходорковский понимал, что нефтяное счастье свалилось на него по стечению обстоятельств. Он умел считать и признавал, что пришло время делиться и жить по-новому. Когда мы с ним общались в Счетной палате, он прямо говорил о компенсациях со стороны крупного бизнеса. Но Ходорковский с конца 90-х пошел в политику. Кремлю это не понравилось, его пытались поставить на место. Он уперся. Один раз публично наехал на президента, второй раз. Ну и тут же попал под раздачу. Найти компромат на каждого из тех, кто выстроил в те годы бизнес-империю, было делом техники. Другой вопрос, что искали не у всех.

Считал и считаю, что если ты идешь в большую политику, то должен быть убежден, что у тебя «хвостов» нет. Как их не было, например, у Леха Валенсы или Вацлава Гавела. А если есть, то рано или поздно найдется тот, кто захочет покопаться в твоем прошлом.

Ну а та цена, которую заплатил Ходорковский, в отличие от других олигархов 90-х, оказалась очень высокой – почти 10 лет тюрьмы. По-человечески я, конечно, ему сочувствовал – именно потому, что он трезво смотрел на происхождение своих миллионов. Когда он уже был под следствием, ко мне пришел один из его замов и положил на стол бумажку с цифрой. Это была сумма, которую владелец ЮКОСа был готов перевести в бюджет в обмен на свободу и выезд за границу. Я пошел с этим предложением к Путину. Он даже не стал обсуждать, только сказал: «Не надо в это лезть». Видимо, ситуация в тот момент была уже необратимой. Но корни ее, конечно, еще в 90-х.

Очень волновался по поводу нашей проверки итогов приватизации Анатолий Чубайс. Он же все-таки был ее идеологом. Не раз приезжал ко мне. Прямо говорил: если произойдет деприватизация, это крест на всем, что было сделано за 10 лет. Но я ему сразу сказал, что об отмене итогов приватизации речи нет, закон обратной силы не имеет. Я действительно был уверен в том, что Путин на это не пойдет.

В общем, проверка итогов приватизации вызвала нервное отношение у многих. Все же подозревали, что у меня какая-то секретная миссия. Я, конечно, размышлял, почему Путин выбрал именно эту тему, которая очевидно была взрывоопасной. Думаю, причин было несколько. Президент хотел положить конец разговорам о пересмотре итогов приватизации. Это – во-первых. Во-вторых, он считал необходимым знать, как все было на самом деле. И наконец, он получал хороший рычаг для управления олигархами: ребята, я про вас все знаю, Степашин на каждого из вас накопал, так что или строем в светлое будущее, или в тюрьму. Расчет, как показало время, был правильный. Олигархи 90-х быстро потеряли силу.