Повстанцы - [142]
— Веселая у тебя свадьба… Музыка, танцы — еще пол расколют, — с завистливой улыбкой сказал Пранайтис. — Ну, что же… Пляшите, коли весело.
Пятрас не нашел ответа. А Пранайтис заговорил, теперь уже без насмешки и без горечи:
— Не серчаю, что меня не позвал. Даже коли и захотел бы, где меня сыщешь? А я пришел тебя приглашать.
Голос Пранайтиса опять зазвучал странно.
— Куда? — охваченный тревогой, спросил Пятрас.
— Вы тут, верно, и не знаете: ровно через десять дней, в пятницу, годовщина.
— Какая? — не понял Бальсис.
— Евина. И я бы прозевал. Да она сама напомнила.
Пятрас оцепенел: годовщина смерти Евуте! Ох, что случилось в этот день год тому назад!
— Так что ты задумал, Юозас? — спросил он, не зная, что и сказать.
— О том ведаем только мы с нею. Приходи — увидишь.
— Не сумею, Юозас. Завтра к дяде уезжать.
— Жалко…
Он умолк, запрокинул голову и долго глядел на звезды. Потом заговорил изменившимся, глухим голосом:
— Ева мне покоя не дает. Особенно коли ночь, как сейчас — тихая, звездная… Удираю я от своих товарищей, сяду на землю, притулюсь к сосне и гляжу на небо. Тогда и она рядом… Как живая. А ежели ночь темная и ветреная — лес трещит, гудит, стонет, все равно ее слышу. Будто зовет, будто плачет, а подчас так взвизгнет — мурашки по телу пробегут. Вот видишь! Надо поминки справить. И родители хотят. Проведал я их. Мать дочку часто во сне видит, кровавыми слезами рыдает.
В эту минуту во дворе радостно зазвучала любимая молодежью песня.
Пранайтис вздрогнул, съежился. Глухой, клокочущий стон вырвался из его груди. Он внезапно вскочил и исчез во мраке сада. Затрещала изгородь, тяжелые шаги отдались на улице.
Пятрас прислушался, провел рукой по лицу и пошел разыскивать Катрите, заканчивать празднество.
Эта пятница надолго останется в памяти жителей поместья Багинай.
Уже накануне Пранцишкус предупредил Григялиса и Аготу, что карклишкские Багдонасы завтра справляют поминки по Евуте. Только чур — не болтать, чтоб не услыхали управитель и сам барин. Чего доброго, еще задумают расстроить тризну.
На другой день под вечер в имении появился войт Курбаускас и доложил Пшемыцкому, что в Пабярже ксендз Мацкявичюс отслужил панихиду по Еве. В костеле были Багдонасы, Пранайтисы и немало людей из обеих деревень, больше всего баб. На кладбище отпели "вечную память", "ангел господен", потом обсадили цветами могилку. Мацкявичюс держался в стороне.
Когда уже темнело, приказчик Карклис рассказал управителю, что в последние дни то там, то тут видели Пранайтиса, а теперь он с двумя незнакомцами бражничает в корчме. Идут толки, будто Пранайтис собирается убить палача Рубикиса.
Пшемыцкий был обеспокоен, а с приближением вечера в его сердце закрался страх. От такого разбойника всего можно ожидать! Рубикис Рубикисом, но Пранайтис, чего доброго, покусится и на пана Скродского, и на него, пана Пшемыцкого, или поместье подожжет.
После чая управитель решил посоветоваться с Юркевичем. Юрист сначала подумал, что управитель, охваченный боязнью, пересаливает. Он старался рассуждать спокойно. Во всяком случае, вызывать подмогу из Кедайняй уже поздно.
— Прикажу Карклису, пусть подберет по деревням несколько надежных мужиков и пригонит сторожить поместье, — предложил Пшемыцкий. — Если в имении будет больше людей, разбойники не рискнут напасть.
Юрист рассуждает:
— Возможно. Но и с этим вы опоздали, пан Пшемыцкий. Кто теперь ночью соберет людей? И кто эти "надежные" мужики? Не удерут ли они от первого подозрительного шороха! Я лично опасаюсь вот чего, пай управляющий. Если теперь взбудоражим народ, а потом окажется, что безо всякого основания, то тогда уж и вовсе не сумеем сговориться с хлопами. Никто не боится тех, кто дрожит, сознавая свою вину. Нас станут ежедневно терроризировать всякими слухами и угрозами.
— Так что же предпринять, пан юрист? — спрашивает взволнованный Пшемыцкий. — Доложить пану Скродскому?
— Я полагаю, нет надобности. Пан Скродский как раз сегодня чувствует себя неважно. Такое известие, без сомнения, отрицательно отзовется на его здоровье. И чем он нам поможет? Хорошо, что панна Ядвига с Аготой не вернулись из Паневежиса.
Но оба решили все же принять меры предосторожности. Охрану построек, особенно панских хором, поручить ночным сторожам с собаками и Рубикису. Пусть дежурят и кучер Пранцишкус с двумя работниками, хотя известно, что все трое — неблагонадежные. Григялису приказать караулить хоромы со стороны сада и следить за яворовой аллеей.
Проверять караулы должны были войт и приказчик, но оба поспешили исчезнуть, пока управитель совещался с юристом.
Распорядившись лично и осмотрев запоры, Пшемыцкий решил заночевать не у себя, а в пустующем мезонине, рядом с Юркевичем. Он забрал с собой охотничье ружье и еще раз постучался к юристу. Тот похвалил находчивость управителя. В такую ночь вдвоем спокойнее, а кроме того, из чердачных окон можно наблюдать, что творится вокруг хором.
Юрист тоже достал ружье и в оба ствола опустил по заряду — из тех, которыми бьют волков и кабанов, а если случится — и медведя.
Пранцишкус на приказ управителя сторожить двор не ответил ни слова. Мрачно молчали и оба работника. До них дошли слухи, что Пранайтис грозился прикончить Рубикиса, все трое ненавидели палача и в глубине души были готовы помогать Пранайтису, а не кнутобойцу. Но слухам они не очень верили и, немного потоптавшись вокруг хлевов и сараев, зевая, залезли в сено и уснули.
