Повседневная жизнь осажденного Ленинграда в дневниках очевидцев и документах - [171]

Убийственный вид имела 8-я ГЭС, мимо которой пронеслись мы в первые дни нашего отчаянного марша. Огромное серое здание буквально лежало, опрокинутое кверху ногами. То была работа немцев перед уходом.

Промерзшие и уставшие в первый день, мы искали какую-нибудь крышу, под которой смогли бы согреться и провести ночь, и залезли в оставленную немцами землянку, наспех осмотрев ее. Землянка была очень хороша: просторная, обставленная мебелью, сделанной из березы, и украшенная отделкой из белоствольной части берез в виде панелей и полочек. Положительно немцы молодцы, так искусно использовавшие поверхностную часть дерева с естественным прихотливым рисунком коры.

Кажется, не успел остыть очаг, оставленный врагом, как мы воспользовались оставленными благами. Провели ночь в приютившей нас землянке, а утром старший лейтенант Холопцев у входа в землянку обнаружил мины.

Только чистая случайность спасла нас от гибели. Кто-то смеялся, что среди нас есть счастливые.

Теперь уже часто встречались группы пленных немцев, ведомые нашими конвоирами. Я с интересом смотрела на понурые лица немецких молодцов, их теперешнее шествие не напоминало победного марша, а лица наших солдат светились торжеством и удовлетворением.

По дорогам лежало много трупов немецких солдат, их некогда и некому было убирать.

Очень памятен мне занятый нами пункт Захожье. На опушке леса в образцовом порядке стояли хорошо отстроенные, благоустроенные землянки: здесь, по-видимому, размещался штаб какой-то крупной немецкой части. Мы проехали мимо указательного столба, оставленного немцами, на котором было по-немецки написано: «Захожье – Инстенбург – 700 км». Это говорило о капитальном оседании немцев.

После тщательного осмотра землянок было дано распоряжение занимать их. В одной из них осели мы. Стенки этой землянки были обиты мешковиной из бумаги, панели и вся мебель – из дерева молодых берез, сделано с большим мастерством и вкусом. От этого вся внутренняя часть землянки выглядела очень нарядно. Кто-то сказал, что эта землянка была клубом для немецких офицеров, отсюда ее великолепие.

В Захожье находилась большая часть немецких пленных. Их выстроили и собирались направить в пункт сбора пленных. Я прошла мимо угрюмой и чрезвычайно мрачной толпы. Они не смотрели на нас, не поднимали опущенных глаз от земли и были жалки и подавлены. Некоторые из них держали носилки, на которых лежали их раненые или больные товарищи.

В сердце своем я старалась вызвать ярость, припоминая, что совершили эти злодеи на нашей земле, но в горле стоял ком, и слезы щекотали глаза. Очень не похожи на победителей эти жалкие и понурые люди, и казалось, что они неспособны совершить какое-либо злодеяние.

Лица у них были тонкие, заостренные, волосы светлые или светло-рыжие, одеты они были удивительно легко. Странно было видеть их так легко одетыми в такие морозные зимние дни. Неудивительно, что русская зима так пугала их, а морозы способствовали бегству.

В Захожье мы прожили не более трех дней. С сожалением покидали великолепные подземные дворцы-землянки. В течение этих дней лихорадочно работали, ожидая всего неожиданного и необычного.

Как показывала обстановка, ближайшее будущее – сплошное преследование немца с попутными боями. В связи с этим был издан приказ освободиться от всего лишнего и тяжеловесного, быть налегке, не загромождать машин и оставить только самое необходимое, быть готовым сняться в любой момент. А кое-каким имуществом все мы успели обзавестись. Кое-кто имел тумбочки, кровати, подобранные в разбитых селениях, и прочий скарб.

Пришлось делать чистку, расстаться с атрибутами мирной жизни и переходить полностью на походную военную жизнь.

У следующего населенного пункта Лисий Корпус были уже бои. Говорили, что здесь происходили штыковые атаки. Снег был местами обагрен кровью. Лежали трупы, разбитые машины, разрушенные жилища, еще дымящиеся. В воздухе пахло гарью и паленой шерстью.

Следующая деревня, местами полууцелевшая, с трудом приютила нас. Стали говорить, что немцы, убегая, оставляли богатые трофеи: лошадей, машины и продовольствие. У нас разгорались глаза.

В первый же более или менее спокойный день отправили всех нас за трофеями. Особый был дан наказ майору Смотракову – во что бы то ни стало раздобыть машину для штаба. С машинами было у нас особенно плохо: штаб увеличился, а машин не хватало. Горючее тоже было предметом острых вожделений.

Когда однажды майор возвратился из очередного похода за трофеями, то представлял собою редкое зрелище! Мы с шумом выскочили из избушки, когда кто-то крикнул, что едет майор, ожидая увидеть его за рулем машины.

Но вместо машины маленький и плотный майор беспомощно и неумело восседал на огромной огненно-рыжей лошади, редкой по величине и красоте. Говорили, что с трудом посадили его на этого гиганта, и всю дорогу майор молил снять его с проклятой кобылы, т. к. впервые в своей жизни вместо машины он сидел на лошади и управлял ею, к тому же лошади, не знающей русского языка. Смеху и шуткам не было конца. Решили эту красавицу подарить командиру корпуса генералу Прамзину. Но он скоро вернул ее нашему отделу – говорили, что она не умеет ходить под седлом и, наверно, возила у немцев тяжелые орудия.