Повести - [36]
Засим Кемпке приступал к своим обычным обязанностям. Там, куда ему предстояло вознестись, — в суровой, непригодной для жизни среде, о которой науке пока немногое было известно — организм астронавта ждали тяжелейшие перегрузки, и главной его задачей было подготовиться к этому испытанию. Занятия велись по специальной программе, разработанной лучшими физиологами, анатомами, психологами и расовыми учеными Рейха, программе, которой руководство придавало исключительное значение. Ведь Кемпке должен был стать не просто первым в истории астронавтом, но и представителем в космосе великой германской расы, а значит — и символом торжества сверхчеловека над силами бездушной природы.
Утро начиналось с физподготовки. Руководил ею Освальд Брюкнер, коренастый, черный, как смоль, баварец в неизменном синем спортивном костюме со свистком на груди, бывший тренер сборной Силезии по легкой атлетике. Энергичный, жесткий, как пружина, вечно пребывавший в движении и требовавший того же от своего подопечного, Брюкнер составил для него программу, способную превратить в олимпийского чемпиона даже трехдневный труп. При этом, подавая Кемпке пример, баварец лично участвовал во всех испытаниях. Коротко размявшись, они пускались в пятикилометровый кросс вокруг космодрома, по заросшим конским щавелем и вероникой тропинкам рощи и простиравшемуся на запад и юг от ограды бескрайнему невозделанному полю. Солнце светило сквозь густую листву, распадаясь на мириады лучистых ореолов, взгляд манили цветущие в лесу вербейник и горицвет, но Кемпке полагалось быть начеку: на каждом шагу его подстерегала натянутая Брюкнером леска и прикрытые сучьями ямы — хитроумнейшая полоса препятствий, призванная развить в будущем астронавте концентрацию внимания и бдительность. Взмыленные, они возвращались на космодром, где сразу за пробежкой следовали приседания и подтягивания, прыжки в длину и в высоту, упражнения на брусьях и бокс, все это — в самом бешеном темпе, нередко с каким–нибудь экстраординарным дополнением, вроде необходимости прыгать с завязанными глазами или подтягиваться с полным ртом воды, которую ни в коем случае нельзя было расплескать. Не останавливаясь на этом, Брюкнер старался еще как–нибудь испытать Кемпке, дать задание на грани его возможностей — облачал на пробежку в «рыцарские латы», полотняный костюм с зашитыми в него тяжелыми свинцовыми пластинами, или заставлял боксировать одной рукой, в то время как сам вовсю орудовал двумя. Но Кемпке всегда достойно справлялся с его тренерскими каверзами, и в 10:00, когда занятия заканчивались, довольный баварец ставил ему в журнале высший балл.
После ледяного душа и растирания наставал черед центрифуги. Расположенная в большом полуподвальном помещении, эта чудо–машина предназначалась для имитации перегрузок, с которыми пилоту «Фау» предстояло столкнуться в плотных слоях атмосферы. Механик Вернер, выполнявший роль оператора центрифуги, щелкал клавишей, вместо красной лампочки на стене загоралась зеленая, оживали роторы, и гондола с Кемпке начинала вращаться, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, сдавливая его грудную клетку все возрастающей тяжестью. В воздухе повисал горячий запах машинного масла, и мир становился полосатым: звуконепроницаемая обшивка стен превращалась в широкую синюю полосу, окно — в узкую желтую, флаг НСДАП над пультом — в красную прожилку с черными и белыми всполохами. Таким же полосатым, неустойчивым он оставался и некоторое время после того, как гондола, описав положенные ей семьдесят оборотов, замедляла свой ход и останавливалась: механик Вернер двоился, троился в глазах Кемпке, норовя поставить ему в журнале сразу три дрожащие галочки вместо одной.
В 10:30, заглянув мимоходом в ватерклозет, Кемпке поднимался на второй этаж. Там в пронизанном светом лампионов кабинете его уже поджидал доктор Феликс Штайнер, хромоногий профессор медицины, специалист по физиологии человека в экстремальных условиях. Смерив Кемпке своим пронзительным — из–под кустистых бровей — визионерским взглядом, Штайнер принимал у него баночку с мочой, которую внимательно изучал на свет, периодически взбалтывая и проверяя, нет ли осадка, и в подробностях расспрашивал его о пищеварении, мочеиспускании и сне. Когда с мочой и опросом бывало покончено, доктор выдавал пациенту пилюли — всегда одни и те же, от запора, хотя ничем подобным тот никогда не страдал, после чего передавал его в руки своей ассистентки, фрау Шосс, аппетитной, чуть полноватой брюнетки с вишневыми губами и томным, очень томным выражением обжигающе–черных глаз, от которого эсэсовцы блеяли, как овцы, а штатный садовник Лютц, толстозадый барбос в розовых подтяжках, таял, как мороженое в жаркий полдень. Фрау Шосс игриво улыбалась Кемпке, мерила ему давление и пульс (при этом старалась пощекотать или ущипнуть — маленькая, сугубо дружеская вольность) и, шаловливо погрозив ему пальчиком, подталкивала к барокамере. Когда люк за ним закрывался и Кемпке поудобнее устраивался в прорезиненном кресле, в маленькой, пахнущей спиртом и горным воздухом камере слышался свист: постепенно понижая давление и содержание кислорода, его «поднимали» сначала на высоту Альп, затем Гималаев, а иногда и выше — в те пределы, где обитают одни лишь перистые облака. Продержав положенное время в заоблачной выси, астронавта мягко «спускали» на землю и переходили к испытанию шумом. Через динамик в камеру поступали записанные на магнитную ленту хаотичные звуки — рев симфонического оркестра, гул автострады, вопли рожающей женщины, визг закалываемого к Рождеству поросенка. По возможности игнорируя их, Кемпке должен был быстро произносить различные бессмысленные слова — вымя, сковородка, Санчо Панса, Шпицберген, корабли лавировали лавировали, ку–ку, тра–та–та, вышла кошка за кота. Предполагалось, что в тот момент, когда космический корабль вырвется на орбиту, в радиоэфир хлынут сигналы сразу всех радиостанций земли, и поддерживать связь с центром пилот сможет, лишь пробиваясь через многочисленные помехи. В определенный момент поток магнитной бессмыслицы прерывал мелодичный звонок — сигнал об успешном выполнении задания. За терпение фрау Шосс вознаграждала его конфетой, которую церемонно протягивала на красивой ладошке.
Знал бы, Аугусто Гофредо Авельянеда де ла Гарда, диктатор и бог, мечтавший о космосе, больше известный Испании и всему миру под инициалами А. Г., какой путь предстоит ему пройти после того, как завершится его эпоха (а быть может, на самом деле она только начнётся). Диктатор и бог, в своём крушении он жаждал смерти, а получил решётку, но не ту, что отделяет от тюремного двора. Диктатор и бог, он стал паяцем, ибо только так мог выразить своё презрение к толпе. Диктатор и бог, он прошёл свой путь до конца.
Действие романа писательницы из ГДР разворачивается на строительстве первой атомной электростанции в республике. Все производственные проблемы в романе увязываются с проблемами нравственными. В характере двух главных героев, Штробла и Шютца, писательнице удалось создать убедительный двуединый образ современного руководителя, способного решать сложнейшие производственные и человеческие задачи. В романе рассказывается также о дружбе советских и немецких специалистов, совместно строящих АЭС.
В юности Луду пережила психологическую травму. С годами она пришла в себя, но боязнь открытых пространств осталась с ней навсегда. Даже в магазин она ходит с огромным черным зонтом, отгораживаясь им от внешнего мира. После того как сестра вышла замуж и уехала в Анголу, Луду тоже покидает родную Португалию, чтобы осесть в Африке. Она не подозревает, что ее ждет. Когда в Анголе начинается революция, Луанду охватывают беспорядки. Оставшись одна, Луду предпринимает единственный шаг, который может защитить ее от ужаса внешнего мира: она замуровывает дверь в свое жилище.
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
Сейфеддин Даглы — современный азербайджанский писатель-сатирик. Его перу принадлежит роман «Сын весны», сатирические повести, рассказы и комедии, затрагивающие важные общественные, морально-этические темы. В эту книгу вошла сатирическая баллада «Карьера Ногталарова», написанная в живой и острой гротесковой манере. В ней создан яркий тип законченного, самовлюбленного бюрократа и невежды Вергюльаги Ногталарова (по-русски — «Запятая ага Многоточиев»). В сатирических рассказах, включенных в книгу, автор осмеивает пережитки мещанства, частнособственнической психологии, разоблачает тунеядцев и стиляг, хапуг и лодырей, карьеристов и подхалимов. Сатирическая баллада и рассказы писателя по-настоящему злободневны, осмеивают косное и отжившее в нашей действительности.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.
Близнецы Фил и Диана и их мать Глэсс приехали из-за океана и поселились в доставшееся им по наследству поместье Визибл. Они – предмет обсуждения и осуждения всей округи. Причин – море: сейчас Глэсс всего тридцать четыре, а её детям – по семнадцать; Фил долгое время дружил со странным мальчишкой со взглядом серийного убийцы; Диана однажды ранила в руку местного хулигана по кличке Обломок, да ещё как – стрелой, выпущенной из лука! Но постепенно Фил понимает: у каждого жителя этого маленького городка – свои секреты, свои проблемы, свои причины стать изгоем.