Повести - [38]

Наутро произошло еще одно важное событие. Из сахарной белизны рассвета появились стремительные, как ракеты, лыжники в солнцезащитных очках–консервах и белых маскхалатах с нашивками пограничного патруля. Ничего не спрашивая и ни слова не говоря, они посадили Кемпке на сани и так же стремительно доставили его на тирольскую горную заставу. Там его уже ждали любезный офицер люфтваффе с флягой коньяка и теплыми еловыми рукавицами и сутулый человек в поношенном плаще, представившийся Генрихом фон Зиммелем, руководителем сверхсекретного проекта «Шварцфогель», ищущим кандидата для первого пилотируемого полета в космос. Так Кемпке попал в Мариенкирхе, и его мечта, едва зародившись, стала близка к осуществлению — верный знак, что на эту роль его выбрала сама судьба.

Кемпке верил: его полет будет только прелюдией, первой зарницей грядущего мирового рассвета. Через несколько лет Рейх построит станцию на Луне и положит начало освоению Солнечной системы. Лунные кратеры превратятся в карьеры, где будут добывать полезные ископаемые, немецкие альпинисты покорят вершины высочайших лунных гор, ученые заглянут вглубь лунных пещер, где, возможно, откроют новые виды растений и минералов. Еще через год–два он будет участвовать в полете на Меркурий и Венеру, а затем и на Марс. Он передаст первую радиограмму с поверхности Красной планеты, первым сфотографирует легендарные каналы — памятник исчезнувшей древней марсианской цивилизации, Мекку для будущих космических археологов. Он увидит снегопады на Титане и Ио. Какие они? Красные? Желтые? Серебристые? Он увидит. Он заглянет в бездонные загадочные расселины ледников Ганимеда, исследует полярные пустыни Каллисто и Энцелада. Пройдет немного времени, и Германия построит город на Меркурии, самой солнечной из планет. Кемпке хорошо представлял себе этот будущий небесный Берлин, в котором будут жить лучшие из людей — писатели, ученые, инженеры, философы, все те, кто сообща обеспечат небывалый расцвет человеческой мысли и духа. Позднее такие города появятся и на других планетах, а также их спутниках. Наступит новая эпоха в истории человечества, время, когда усилия всех народов будут обращены не на губительные междоусобицы, но на освоение и постижение Вселенной, в которой каждому хватит места под солнцем. Час этот уже приближался, и нужно было лишь проделать в небе первую брешь, пронзить его огненной стрелой «Фау», чтобы космос, доныне затворенный для человека, распахнул перед ним, наконец, свои сияющие врата.

Время после занятий Кемпке любил проводить с Энцо и Ланцо, большими лохматыми овчарками, полноправными участницами проекта. Полгода тому назад они уже совершили суборбитальный полет, на практике доказав возможность запуска в космос живых существ, и теперь жили при космодроме, став для всей его команды чем–то вроде талисмана.

За прошедший месяц Кемпке необыкновенно привязался к Энцо и Ланцо, каждый день навещал их в вольере — просторной клетке, примыкавшей к одному из складов, брал с собой на прогулки вокруг космодрома. Его тянуло к этим собакам: ведь они уже побывали там, где не бывал еще никто из живущих, а значит, с ними он как бы прикасался к той тайне, которую еще только предстояло узнать ему самому. Овчарки, в свой черед, просто обожали Кемпке. При встрече Энцо и Ланцо радостно валили его на землю и принимались лизать ему руки и лицо, выражая прямо–таки космическую преданность и готовность, если потребуется, снова отправиться ради него в полет. В час, когда жизнь на космодроме замирала, они втроем часто играли на лужайке за зданием центра, дурачась и поднимая шум, способный поспорить с рокотом складского репродуктора. Энцо и Ланцо задорно лаяли и рычали, хватали на лету подброшенную в воздух кость и бегали взапуски, Кемпке же как мог уклонялся от новых лобзаний, жарких свидетельств собачьей любви. Гвоздем цирковой программы был танец, исполняемый овчарками под аккомпанемент губной гармошки. Он обнаружил в них эту способность случайно, три недели тому назад, когда во время послеполуденного отдыха достал гармонику и начал рассеянно наигрывать «Августина». Энцо тогда вдруг встал на задние лапы и, вывалив счастливый язык, принялся медленно кружиться вокруг своей оси, а Ланцо лег грудью на землю и стал комично подвывать в такт «Августину», после чего не выдержал и присоединился к танцу. Как выяснилось позднее, под музыку собаки выполняли и другие забавные трюки — проделывали в воздухе головокружительные сальто, кувыркались друг через друга, вертели на носу футбольный мяч, и все это — с самым неподражаемым обаянием, словно лучшей забавы для них и быть не могло. Кемпке полагал, что эти способности появились у них после полета. Вероятно, космос влияет на живых существ, что–то меняет в их организме, отчего на землю они возвращаются не такими, какими стартовали с нее. Он рассказал о своей догадке фон Зиммелю, и тот допустил, что между этими явлениями есть взаимосвязь. Воодушевленный своим открытием, Кемпке грезил о времени, когда у всех людей, совершивших космические полеты, начнут открываться экстраординарные способности, и гадал, какие именно свойства появятся у него самого — ведь если космос так сильно повлиял на собак, то с человеком он мог проделать еще более удивительные метаморфозы.