Повести - [46]

— А после случая на линии, — продолжал Сиротин, — тут же, в этом кабинете, дал директору триста, чтоб только не снимал с автобуса. Директор деньги взял, но, видно, ему показалось мало, он стал о маленьком заработке и большой семье говорить. Все это может подтвердить наш главный бухгалтер, товарищ Авруцкий. Но долго терпеть такое безобразие я не мог, поэтому и написал заявление...

Последние слова Сиротин произнес дрожащим голосом и замолчал, с трудом сдерживая волнение.

— А что Авруцкий может показать по этому делу? — нажал Трофимов на последние слова.

Авруцкий «показал», что конверт, о котором говорил Сиротин, он действительно обнаружил среди бумаг на столе у директора. Слова его насчет маленького оклада и большой семьи тоже слышал. Но что было до этого разговора или после него — не знает.

Вошел Шин, стал полубоком к директору. И за все время, пока его спрашивали, он так ни разу и не взглянул в сторону Киселева. Да, он тоже давал взятки директору. Сколько раз? Дважды. Первый раз — вскоре после прихода нового директора, чтоб тот посадил Шина на новый автобус. Второй — после проверки на линии, чтобы не отдавал под суд, расправился своей властью. Оба раза взятки давал здесь, в кабинете. Сиротин может подтвердить...

— Сидишь! Притаился, как крыса в норе, — загремел вошедший вслед за Шином Лека. — А когда рабочий класс грабил, — хлопнул Лека себя в грудь кулаком, — гоголем ходил! Из-за одного иуды я уже срок хватал, теперь под второй подводите?!

— А ну, потише! — поднялся за столом Григорий. — Веди себя как следует, Булдаков!

— Под защиту берете? — сразу сбавил тон Лека. — Знакомое дело! Ладно, спрашивайте!

Из расспросов Леки выяснилось, что он один раз «подкинул в лапу хозяину три куска». Это было прямо в «победе», когда он ездил с ним в Каракурганскую партию.

За Лекой вошла последняя пара — братья Хутуриди. Они тоже давали директору деньги после дорожной проверки. По 150 рублей с брата... Через Сиротина.

— Теперь можете идти, — приподнялся Трофимов. — Там подождите. Нужны будете — позовем.

— Пусть остаются, — вмешался Киселев, — мне же нужно отводить обвинения, — горько усмехнулся он.

— Пока обойдемся без них... Хотя, ладно, пусть остаются. Говорите, товарищ Киселев, — согласился Трофимов.

— Я должен доказать, что не делал того, чего действительно не делал, — глухо заговорил Киселев. — Меня обвиняют во взяточничестве... Обвиняют на основании заявлений...

— Но их пять! — прищурился Трофимов.

— Все это сплошная ложь, фальсификация, провокация, — продолжал Киселев, не расслышав или сделав вид, что не расслышал реплики. — Вот мои доказательства. Шин утверждает, что дал мне несколько сот рублей за то, что я пересадил его якобы на новый автобус. Вот выписка из отдела кадров нашего управления о назначении меня на работу. А это — акт о приемке Шином автобуса. Стоит только взглянуть на дату того и другого документа — и все станет ясным. Шин сел на новый автобус за четыре дня до моего появления на автобазе!

Григорий победно посмотрел на Трофимова.

— Хорошо. А случай со второй шиновской взяткой? — приготовился записывать Трофимов.

— Товарищ Трофимов, — взволнованно заговорил Григорий. — О взятках здесь никто и речи не ведет, разговор идет только о си-гна-лах, — раздельно произнес он. — Есть же разница. Это, во-первых... А во-вторых, почему мы должны разбираться со вторым сигналом Шина, если первый — сплошная ложь? — и обернулся к Киселеву. — Говорите, говорите, Анатолий Петрович! Или дайте лучше я скажу. Я Булдакова знаю немножко. И у всех, кто хоть немного знает Леку, его заявление о «трех кусках» ничего, кроме смеха, вызвать не может. У такого, как он, копейка в кармане не залежится, а не то, что куски. Зарплата, «левые», до которых он большой охотник, все идет на «белоголовку». Ладно, допустим, что он скопил, занял, нашел... Булдаков утверждает, что деньги он дал директору прямо в машине, на Каракургане. Это его утверждение — тоже наглая выдумка. Я же ездил туда. И Авруцкий ездил. И наедине с Булдаковым директор не только на минуту, даже на секунду не оставался. Клянусь, чем угодно!

— Давно была поездка... Трудно вспомнить... Кажется, мы все время были вместе... — протянул Авруцкий.

— Так, ладно, — усмехнулся Трофимов. — А что вы, товарищ Киселев, скажете о главном обвинителе, Сиротине? О его заявлениях?

— Ничего не могу сказать, — вздохнул Киселев. — Это как раз тот случай, когда человек должен доказывать, что он не верблюд. И доказательств не подберешь! Единственное мое спасение в том, что вы мне поверите на слово: я не верблюд! Ничего подобного никогда не было и не может быть! — Киселев говорил спокойно, только пальцы, вцепившиеся в кромку обтянутого сукном стола, слегка подпрыгивали, показывая, чего стоит это спокойствие их хозяину.

Торжествующая улыбка пробежала по губам Сиротина. Лека, не таясь, толкнул его коленом: наша, мол, берет.

— Рано торжествуете победу! Правда все равно выплывет! — встал Григорий рядом с Киселевым. — Вам плохо, Анатолий Петрович? Товарищ Трофимов, давайте разбор отложим!

— Извините, пожалуйста, — виновато сказал Киселев. — Если можно, давайте хоть на несколько часов отложим, а то моему потрепанному мотору, — взялся он за грудь, — слишком большая нагрузка...