Повести - [47]

— Завтра в это же время соберемся... Доведем дело до конца, — бесстрастным голосом проговорил Трофимов.

Но собираться комиссии уже не пришлось. Утром у столовой Трофимов снова поджидал Григория.

— Ну, вот, почти вся комиссия в сборе, — бодро начал Трофимов, хотя во всей его фигуре царила какая-то растерянность. — И хорошо! Больше заседать не придется. Сиротина вчера вечером органы взяли.

— Как взяли? — даже опешил Григорий.

— А вот так, — торжествующе сверкали прячущие глаза очки Трофимова. — Знаете, что это за гусь Сиротин? Да он и никакой не Сиротин, а Мирютин! Его, оказывается, давно разыскивали. В сорок первом под Москвой сдался в плен добровольно... И выплыл только в сорок четвертом году в нашем госпитале, где стал Сиротиным. А чем три года занимался этот «защитник Родины»? — вскинул голову Трофимов. — Вот то-то и оно! У Хутуриди он тоже деньги взял, только не для Анатолия Петровича, а для себя. И вот теперь он еще выступает в роли борца за правду! Да, если у человека такое гнилое нутро, это всегда скажется! — кипятился Трофимов. — Вот какие дела-то, — помолчав, сокрушенно покачал головой Трофимов. — Сколько еще нечисти, Корсаков, бродит по свету, сколько нам с тобой еще предстоит повозиться! А ты не хотел разбором заниматься! Видишь, как все обернулось? Слушаться всегда нужно старших! Ну, иди, иди, трудись...

Григорий во все глаза смотрел на Трофимова. Тот махнул на прощание рукой и не спеша направился к автобазе.

Кто-то тронул Григория за руку. Он оглянулся: Шин! Рядом, выставив по-бычьи голову с пышной шевелюрой, высился Лека.

— Гриша... Прости нас... И директора уговори... Пусть тоже простит... по пьянке нас Сиротин заставил подписать... «Закат» обещал устроить невиданный...

Григорий брезгливо поморщился.

— Значит, за бутылку водки вас можно купить и продать? А то, что вы невиновного человека могли под тюрьму подвести? Это как? Ему — в чужом пиру похмелье?

— Да уж так получилось... — заюлил глазами Лека, переминаясь с ноги на ногу. — Сиротин уговорил: «Все равно, — говорит, — вас очкастый под срок подведет... Хапуга!.. Лапошник!..»

— Ребят, говорит, обирает, — поддержал его Шин. — А туда же, под честного работает... И сказал, с кого он деньги требует. Потом, говорит, пишите и вы заявление, больше подписей — лучше поверят. А что он вор, говорит, я отвечаю! Продиктовал, что написать, мы и написали...

— Смотреть на вас, подлецов, противно! — прервал их Корсаков. — Не знаю, что решит директор, но я бы на его месте за такие фокусы вас туда спровадил, куда вы его упечь собирались. Не хочется еще одного персонального дела заводить, а то бы я об вас заводную ручку изломал. Случись быть на фронте вот с такими, как вы! И в цепи рядом лечь нельзя, не то что в разведку пойти!

— Ну ты, Гриша, фронт не трогай, не надо... — с униженной улыбкой попросил Лека. А в голосе его звучала затаенная угроза.

— Я попрошу директора, — не обращал внимания на Леку, продолжал Григорий, адресуясь к Шину, — попрошу, чтобы ни в коем случае не прощал вас и размотал за вашу подлость на всю железку! Такие вещи не прощаются!

— Нет, ты посмотри, что за человек Анатолий Петрович, — делился с Головановым Григорий. — Другой бы загнал эту шайку-лейку куда Макар телят не гонял, а он только грустно улыбается и головой качает: месть, мол, не в наших принципах. Сейчас, говорит, еще из них можно людей сделать настоящих. А потом будет поздно... И кто-то же, говорит, должен с ними повозиться? Не знаю, — вздохнул Григорий, — или я чего-то недопонимаю, но до меня это ангельское всепрощение не доходит...

— Так уж и не доходит? — переспросил Иван.

— Не доходит.

— А чего же ты тогда в инвалида не запустил бутылкой, которой он швырнул в тебя?

— Ну, — хмыкнул Григорий, — это же совсем другое дело!

— Не совсем уж оно и другое, — спокойно парировал Иван. — Просто очень часто мы чувствуем свою вину там, где, на первый взгляд, ее совсем нет. И казним себя в душе: опять что-то или кого-то проглядели. Отсюда и всепрощение...

— Ты, правда, так думаешь, Ваня? — тихо спросил Григорий и почувствовал крепкое пожатие. — Ладно, хватит об этом. Завтра воскресенье. Куда свои стопы направим? Опять на рыбалку махнем?

— Не придется, — скорбно поджал губы Иван, — директор сегодня и на базе, и в столовой агитировал, чтобы завтра поработать. «Фронт работ мы сдерживаем», — говорит. Сам тоже, сказал, будет «баранку» крутить... И знаешь, что мне понравилось, Гриша? Его подход к людям! Никакой игры, никаких спектаклей, никаких громких слов! «То, что я буду сейчас говорить, — стал подделывать Иван голос директора, — совсем не считайте обязательным для себя. Кто хочет — соглашайтесь, кто нет — ваше дело. Клянусь, — приложил он руку к сердцу, — даже косо никогда не посмотрю на отказавшихся! Сами знаете — работы навалом, сроки — сжатые, вашего брата не хватает. Кто может, поработайте и в выходные дни. В тайне от профсоюза, разумеется... — хитро прищурился он. — Я, кстати, тоже поработаю с вами. В такие дни не могу: как белка в колесе крутишься, а в воскресенье с удовольствием покручу «баранку». Могу даже посоревноваться, если найдутся желающие». Но крикуны-то еще у нас не перевелись.