Повести - [48]

— А отдыхать когда?

— И так ишачим без просвета!

— В неделе семь дней, а для нас ее на десять растянули! — послышались голоса.

Киселев только улыбнулся.

— Чего же вы шумите? Я же в самом начале сказал, что приглашаю тех, кто не устал, кто может поработать. Это не приказ, даже не просьба, просто приглашение!

— Смотри, Григорий, — возбужденно говорил Голованов. — Ну что особенного сказал человек? Совсем ничего, самые обычные слова. А ведь все придут, даже те, кто кричал, что им «здоровье дороже». Вот что значит просто, по-человечески, поговорить с людьми. Другой бы пришел, начал о высоких материях прямо по газетам шпарить, о том, что вся страна на нас смотрит! Мы что, газет сами не читаем?

— Да, Киселев совсем не такой. Во, мужик! — поднял большой палец Корсаков.

Ему чаще, чем Ивану, приходилось сталкиваться с директором, причем не в кабинете, а в гараже, в ремонтных мастерских. С виду Анатолий Петрович только что из подростков вышел, но возле машины — богатырь-богатырем. Наморщит лоб, прислушается и скажет шоферу: «Сегодня не выезжай из гаража, коренной подшипник застучал, менять надо». Вскрой мотор — точно! Другой раз шофер с механиком с ног собьются, ища неисправность. Киселев подойдет: «А ну-ка, позвольте, братцы, мне». Засучит рукава, нужно — под машину полезет, и все с шуточкой, улыбочкой.

Григорию всегда казалось, что справиться с таким народом, как шофера, может только человек, похожий на их командира десантной бригады. Рост, плечи, голос — все шло у командира под первыми номерами в бригаде.

С Киселевым у них даже близко нет ничего похожего, а справляться с ребятами директор может.

В воскресенье директор провожал машины, стоя у ворот гаража. Собственно, никаких ворот, да и самого гаража не было, просто опоясали колючей проволокой огромный квадрат земли — это гараж, два столбика и фанерная диспетчерская будка — ворота. Да и то не все шофера заезжали на ночь сюда, многие, подобно Григорию, использовали машины под жилье.

Внимательно вглядываясь из-под очков в лица шоферов, Киселев время от времени поднимал руку и тихим, но не терпящим возражения голосом возвращал машину обратно.

— Давно, дорогой, не отдыхал. Сегодня без вас обойдемся. А вам — прямая дорога на рыбалку, вечером на уху придем.

Эти же слова пришлось выслушать и Григорию с Иваном Головановым, как только они подошли к воротам гаража. Иван улыбнулся, пожал плечами: мол, приказ начальства — закон для подчиненного, а Григорий подошел к Киселеву, осторожно тронул за локоть.

— Анатолий Петрович, у меня к вам просьба.

— Какая? — поверх очков глянул на него Киселев.

И Григорий рассказал о своей встрече с инвалидом у магазина.

— Нельзя ли будет что-нибудь придумать для него? Пропадет человек ни за грош.

— Ну, знаешь ли, Гриша, — укоризненно покачал головой Киселев, — ты меня просто удивляешь. Как это — «нельзя ли что-нибудь придумать?» Да мы обязаны это сделать! Понимаешь? Обязаны! Грош в базарный день нам цена будет, если мы отмахнемся от беды человеческой, от человека, которому помощь нужна! Имя-фамилию-то его знаешь?

— Степаном его звать...

— Езжай, все утрясется, Гриша. Обещаю тебе.

Решили ехать без удочек. События последних дней располагали к откровенному разговору. Поставили машину под скалой, выступавшей навесом над едва заметной дорогой. Сами медленно пошли берегом быстро несущейся реки, выбирая место для бивака...

Лежали в метре друг от друга, но тяжелый зеленый ковер скрыл их, слышались только голоса.

...— Кикин, Лека, — говорил Григорий, продолжая старый разговор, — у них все на поверхности, не нужно ломать голову, кто они — за версту видно. А возьми Сиротина... Кто бы мог подумать, что это такая птица? Сняли с него маску, потому что хвост грязный. А ведь есть такие люди, у которых во всем чистота, как в больнице. А на самом деле они не настоящие! Не настоящие — и все! Как говорят, «сверху — шик, внутри — пшик». Тронь его — труха посыплется...

Иван только тяжело вздохнул в ответ.

...Еще издали Григорий, сидящий на обратном пути за рулем, увидел под деревом женщину, развешивающую что-то на ветвях. Кто она — разглядеть было невозможно, но Григорий почувствовал, что вдруг стало трудно дышать, и радость волной плеснула в лицо.

Да, это была она, большая Наташа, а маленькая сладко спала на чемоданах под шатром из натянутой простыни.

— Откуда ты здесь появилась? Нет, ты скажи, как очутилась здесь? — ошалело твердил Григорий, осыпая поцелуями родное лицо.

— Ты делай что-нибудь одно, — лукаво улыбнулась Наташа. — Либо целуй, либо расспрашивай. А то у тебя ни то, ни другое толком не получается!

— Ой, я совсем забыл! — спохватился Григорий. — Я тебя со своим дружком познакомлю.

— Иван, Иван! Ваня, иди сюда!

Но Ивана уже не было поблизости.

Григорий вытащил из кабины сиденье, положил на землю возле дочкиного шалашика. Сели, держась за руки и не спуская друг с друга блестящих глаз.

— Ты спрашиваешь, как я очутилась здесь? — переспросила Наташа. — Это все мама. И потом, я тоже должна подумать о своем следе на земле, держать экзамен на человека, — важно произнесла она.

Григорий засмеялся.