Повести - [89]

Капитанами стали его годки Сутырин, Яранцев, Леонтьев. Звали к себе, сулили должности в пароходстве. Не уходил, медлил: вот еще навигация, еще, вот сыновей на ноги поставит… Война.

В сорок втором все руководство речного флота было на Волге. Так неужели ему, Михалеву, на берегу отсиживаться? Перед самым ледоставом встретился с начальником пароходства под Сталинградом. Срочное задание: отвести землечерпалку «Волжскую-26» под Камышин. Начальник пароходства, он теперь в замах у министра ходит, тогда сказал Михалеву (знакомы были еще с давней плавательской практики): «Машина нам пригодится, Семен Семенович!» Пригодилась. Первой начала выемку грунта на Волго-Доне.

И хотя не дослужился до высоких должностей боцман Михалев, он считал, что прожил свои годы не зря.

Сколько таких, как этот новичок Серега Досов, прошло через его руки! Да зайди боцман, к примеру, на любой пароход, хоть на Волге, хоть на Каме, его сейчас признают как родного. И опять же другое дело: молодежь на новые суда задорится, от старых посудин нос воротит. На иголки резать? Не пробросаться бы. Худо ли, если «Гряда» каждую навигацию чистую прибыль дает государству? Подлатают ее зимой, по весне свежий колер наведут — затраты в грош, а осенью выручку подсчитают — не хуже, чем у иного транзитного легкача.

Нет, Михалев цену себе и своей «Гряде» знает. Он уверен: непременно бы на такие суда побольше надо молодых матросов посылать, пусть видят, с чего речной флот начинался. Не зря же до сих пор в мореходных училищах с парусников начинают обучать. Полюби нас грязными, а чистенькими — любой готов! И уж коли с такой «Гряды» не убежит новичок, значит, на всю жизнь водник.

Никто не спорил на этот счет с Михалевым. В чем-то он был прав. Но доводы Михалева были уязвимыми.

Как ни старался боцман навести лоск, не жалея шпаклевки, белил, сурика и кузбасского лака, очень уж невзрачно выглядела «Гряда». Особенно эта невзрачность бросалась в глаза, когда встречался «Гряде» трехпалубный, с высоким обтекаемым форштевнем и крейсерской кормой дизель-электроход скорой линии.

Облаком возникал он над струящимся маревом водохранилища — белый, с плавными обводами надстроек, с могучим низким рыком тифона и ярчайшей импульсной отмашкой. «Гряда», будто стеснительный, зажившийся на белом свете бедный родственник, покорно отваливала с фарватера. Взмахи флага — отмашки с нее казались похожими на робкие, прощальные знаки при расставании. И голос «Гряды» — до мерцающего сияния начищенный латунный свисток, окутанный кипенно-белыми клубами пара, брызгающий конденсатом, — разве не казался он шепелявым по сравнению с басовитым, содрогающим ревом дизель-электрохода?

И покривил бы душой старый боцман, если бы не сознался, что любуется крылатыми теплоходами. «Ракета» — так звали суда на подводных крыльях — бесшумно и внезапно возникала на горизонте. И вот уже виден ее вздыбленный нос, уже мелькает отмашка — и мимо! Мимо будто остановившейся от неожиданности «Гряды». Мимо крутолобых берегов. Мимо рыбаков, чьи лодки покачиваются на зыби, поднятой колесами «Гряды». Обдаст гулом мощных двигателей, шлепнет по борту беззвучными, еле заметными волнами и скроется вдали, унося за собой шлейф брызг и пены. «Гряде» четыре часа нужно наверстывать этот путь, что промчится за час «Ракета». Можно ли сравнивать?

Можно, уверен боцман. Без их «Гряды» не появиться бы и «Ракете». Наверное, и сам Ростислав Алексеев, который на реку эти суда выпустил, катался на колесниках. Пусть не на их пароходе. В Горьком «Буй», а он ничем не лучше «Гряды» — боцману известно.

Так что пусть не кичатся эти, которые на «Ракетах». Уха тем лучше, когда в ней больше всякой разной рыбы бывает. Так и тут: выбирай, товарищ пассажир, на свой вкус. Торопишься — валяй на «Ракете». Есть время от сутолоки и спешки отдохнуть — милости просим к нам на «Гряду»!

Тут все увидишь. Хочешь — в салоне посиди, если ветра боишься. Не страшен ветер — стой на палубе или в плетеную качалку садись, дремли на солнышке, радуйся теплу и свету, слушай, как шипит вода, взрезанная носом «Гряды». Смотри, как покачиваются пирамидки бакенов. Посчастливится — увидишь, как промчится стайка уток, низко прижимаясь к воде. За рыбаком на лодке, которая почти рядом проходит, последи — вдруг пофартит, вытянет при тебе рыбину. Взблеснет серебром в подсачке чужая добыча, знаешь, не хлебать тебе той ухи, а все равно сделается азартно и весело. И дашь себе зарок: в ближайшую субботу пойти на рыбалку, потешиться пусть не такой крупной, но зато своей собственной удачей.

И вот уже схлынула с души суета, вольно дышится влажным, без пыли и сору воздухом. И глаза твои тоже становятся словно зорче. Замечаешь, как табунятся облака, какая яркая зелень у лесов, как вдали набегают на заплеск волны, чудится — слышен даже шум гальки на берегу. И ты вздыхаешь от радости, и хочется тебе жить и жить. Вдыхать аромат подсыхающего разнотравья. Смотреть, как медленно розовеют облака, тянутся к закатному зареву, словно бы хотят погреться.

Все в эти предзакатные часы исполнено значения и серьезности. И пассажиры понимают это. Стихает гомон, взвизги гармошки, девичий смех и гогот парней. И только слышно, как натруженно и гулко работает старенькая машина — компаунд «Гряды» да частят-торопятся тяжеленные гребные колеса парохода…