Повести - [60]

— Эх-ма, а у меня ведь и ключа-то нет! Говорила Дуня, когда уходил: возьми. Как чуяла все равно.

— А может, дома кто? — предположил Салов. — Теперь ведь светомаскировка. Видишь, ни у кого нет огней.

— Верно! — обрадовался Алексей и шагнул в знакомый подъезд, чувствуя, как сдавливает сердце.

Напрасно стучали они в обитую мешковиной дверь. Квартирантки дома не было. Зато на стук вышла соседка Пяткина, подслеповато щурясь в неярком свете синей лампочки, тускло мерцавшей в подъезде.

— Кто это? — спросила она, не угадывая Алексея, но потом, когда он повернулся к ней и негромко сказал: «Здравствуй, соседушка», — Пяткина запричитала: — А вы подумайте! Алешенька! Вернулся! То-то я сегодня во сне собаку видела, к приятному свиданию, стало быть. Не зря, не зря видела!

И хотя Алексей прежде недолюбливал болтливую соседку, на этот раз ее визгливый, с гнусавинкой голос показался даже чуточку родным.

— Ах, батюшки! — спохватилась Пяткина. — Чего же мы так, как чужие? Давай заходите, заходите. Илья! — крикнула она. — Алешенька приехал.

Из дверей дальней комнаты высыпала целая гроздь ребятишек, потом скрылась, и, широко распахнув дверь, на пороге показался Иван Пяткин, с помятым, заспанным лицом, в незаправленной рубашке и босиком.

— А-а, Алексей Игнатьич! — не очень-то радушно сказал Илья. — Заходи, заходи, гостем будешь! Мы ведь такие, зла не помним.

Алексей нерешительно взглянув на озябшего попутчика, шагнул в теплую и душную прихожую Пяткиных.

— Ладно, — миролюбиво сказал он хозяину, — кто старое помянет, тому глаз вон! Только я не один.

— Так что? — вступила хозяйка. — Гость на гость — хозяину радость. Чай, ведь не навсегда. Глафира-то к восьми со смены придет, в день она сегодня работает. Ох, и ндравная, прямо зло берет! — не утерпела, пожаловалась Пяткина. — Уж Дуня покойница была у тебя характерная, а эта куда против нее!

— Цыть, ты! — прикрикнул на супругу Илья, заметивший, как помрачнел Алексей, услышав имя погибшей жены. — Раскудахталась! Проходи, Алексей Игнатьич, проходи! И вы, товарищ, не знаю имя-отчества.

Салов назвал себя.

Да, не такой рисовалась Алексею побывка. Можно, конечно, пойти к родичу, но тащиться через весь поселок с продрогшим и усталым Саловым не хотелось. Свалив в прихожей вещмешки, шинели, Алексей и Салов прошли на кухню, где стоял низенький стол, а вдоль стен — самодельные толстоногие табуретки. На горшке возле печки сидел белоголовый парнишка и таращил глазенки на пришельцев, посасывая ржаную корку.

Две девчонки выскочили из комнаты, подхватили мальца вместе с горшком, утащили его, пофыркивая.

— Произведено целое звено, — ухмыльнулся Пяткин, заметив взгляды гостей. — Баба-то уж больно плодущая! — И окликнул жену: — Дай-кось нам стаканы скорей!

— Может, не надо, Илья? — спросил Алексей. — Потом как-нибудь.

— Что это? — возразил Пяткин и снял со стены противогазную сумку. — Вот закусить только нечем, а выпить-то — чего не выпить!

— Закуску я сейчас принесу, — сказал Алексей, — сухой паек выдали.

Салов, избочив голову, с интересом наблюдал за манипуляциями хозяина. Илья достал из сумки противогазную коробку, бережно поставил ее на стол, отвинтил крышку и дал понюхать Салову.

— Спирт никак? — раздав ноздри, восхитился Салов.

Алексей принес початую буханку, банку тушенки, пачку пшенного концентрата и несколько кусков сахара. Салов тоже хотел было внести свой пай, но Алексей не велел, сказал:

— Еще успеется!

Сахар Алексей отдал Пяткиной, заглянувшей в кухню, а банку с тушенкой ловко взрезал Илья, успевший уже разлить спирт по граненым стаканам.

— Берегись, душа, ошпарю! — серьезно сказал Салов и выпил, пока Алексей и Илья разбавляли спирт. Выдохнув, Салов отпил глоток воды из цинкового ковша, поданного хозяином, сразу полюбившим такого гостя.

Пожевали, налили еще и снова выпили. Правда, на этот раз Салов тоже разбавил спирт, промолвив:

— Я первую люблю, чтобы покрепче, взяло чтобы. Чего добро переводить? Вон оно как пошло по ногам сразу.

— Ну, а как тут вообще дела-то идут? — чувствуя, что начинает хмелеть, спросил Алексей.

— Как в сказке, — осклабился Илья, — что ни дальше, то страшней. Цехов новых наоткрывали.

— Ну, а правду говорят, Утрисов директором стал?

— Ага, — мотнул головой Пяткин, запихивая в рот кусок хлеба с тушенкой. — Видел я вчера, в машину садился. В папахе. Прямо как взаправдашний генерал. Власть ему теперь такая, говорят, дадена, куда там! Ну, давайте еще, мужики! Мне ведь не жалко. Этого добра не перепьешь. Цистернами везут. Которые обогатились на этом деле. Правильно говорят: живи умненько, воруй скромненько, себе бери и людям давай! Баба! — заорал он. — Подь сюда!

— Чего ты, Илюшенька? — умильно поджав губы, спросила жена, приоткрыв дверь. — Детки-то спасибо тебе говорят, Алешенька, за сахарок!

— Он меня уважил, и я его должен, — поикивая, заговорил Илья. — Достань рыбу соленую! Мы тоже не хуже других живем. Ну, жива-а!

— Зачем ты, Илья? — попытался возразить Алексей. — Детям оставь!

— И им хватит, — с пьяной хвастливостью заявил хозяин. — Знаем, где взять. Так, что ли, друг? — он хлопнул по плечу примолкшего Салова. Тот поддакнул, осоловело поглядывая на крупно порезанные, пересыпанные солью куски рыбы, которые принесла в блюде хозяйка.