Повести и рассказы - [32]

— Понаихалы усе вченые та командиры. А мы и без вас гарно проживалы... Я шестой десяток живу, а такого не бачив. — Аж нутро выворачивает, глядя на ваши малевания. За шо ее, кормилицу, корежить? Ты лаской, лаской бери!

Кошурко потягивал цигарку из самосада. И столько горечи было в его голосе!

— Вот утрочком пийдешь у степ, ляжишь... А вона гутарит: «Здравствуй, солнышко! Здравствуй, травушка! Заспивай мени писню, жаворонок!» И так ласково шепче: «Здравствуй, добр чоловик! Ай шо треба?» Усе ей скажишь. Вона же зашелестит ковылем, отвечая... Разве можно забижать степ? А мы ей нутряности наружу ковыряемо... Брать хлебушко треба умеючи. Усе с наскока хочим: «Уря, уря!» Тильки дюже мало толку от суеты цей... Ты послухай землицу-то, вона же, милая, плаче!

Записал Лепилин и эти рассуждения, в том числе и те, которые он считал явно сумасбродными: никогда не слышал, что еще в давние времена в степи не пахали в отвал обычным плугом, а орудовали плоскорезами, лишь подрезая, а не переворачивая пласт. При таком способе обработки нижний легкий слой почвы не перемешивается с верхним, более тяжелым, и не меняется ее структура.

В душе повеселился Лепилин и излияниям Кошурко о любви к земле; кто ж ее не любит, все любят, и он, Лепилин, тоже. Но зачем говорить о ней первому встречному...

Не уловил Лепилин разницы между абстрактными размышлениями и болью хозяина за землю, которая всю жизнь кормила и одевала, которая стала частью души человечьей. По этой же причине не верил он и Вязникову: откуда, мол, у кабинетного ученого могла взяться кровная заинтересованность в делах и заботах целинников? Такой тип людей, рассуждал Лепилин, озабочен лишь поисками доказательств собственных умозаключений для того, чтобы утвердить свои позиции в научном мире. Кроме житейских привилегий это приносило нечто большее, чем материальные блага, удовлетворяло и тешило только одно — честолюбие. О нем они обычно отзываются сдержанно, открещиваются, если их уличают в нем. Но сами остаются твердо уверенными, что честолюбие — главный двигатель духовного и научно-технического прогресса. На эту тему при случае говорят они долго и с жаром, приводя множество примеров из истории да и сегодняшнего дня.

Последняя встреча с Вязниковым состоялась месяц назад здесь, в совхозе. Тот был задумчивым, поначалу неразговорчивым, внимательно слушал, о чем рассказывал Лепилин, но в его глазах угадывалась явная отстраненность от мелочи фактов, словно уже набрел на идею, и она, целиком захватившая, отметает в сторону шелуху.

Так оно и вышло. Вязников привычно заходил по комнате и убежденно говорил:

— Лес — вот что необходимо целине. Много леса! Каждое поле должно быть укрыто его объятиями. Тогда не страшны ни ветры, ни засухи. Кое-кто уже посмеивается над планом преобразования природы. Пусть смеются, пусть кладут его под сукно! Но вспомни, я это вдалбливал вам в институте, что еще Докучаев считал лес наиполезнейшей штукой в земледелии! А в том плане лес занимает главнейшее место. Созданы многокилометровые лесозащитные полосы, они уже оказывают благотворное влияние на урожай! А что будет через десяток лет? Вдумайся!

Лепилину не хотелось вдумываться. Ему было все равно, за что цепляться и на что делать ставку. Он ждал, как идея, осенившая начальство, отзовется на его судьбе. Дождался. Выговорившись, Вязников перешел на практические рельсы:

— У нас есть возможность попробовать. Я делился соображениями на этот счет с секретарем райкома. Он полностью «за». Повезло, ничего не скажешь, по образованию секретарь — лесовод. А старая любовь, говорится в народе, не ржавеет. Я к нему то-он-ко подъехал! Тебя беру в свой аппарат, маленько освоишься, и начнем разворачивать дела. Жди вызова.

На днях Лепилина пригласили на радиостанцию — вызывал райцентр. Намеками Вязников дал понять, что личное присутствие Лепилина необходимо.

Получилось как нельзя лучше — Тоня собралась в больницу рожать. Лепилин поедет вместе с ней, там и договорится окончательно с Вязниковым.

Так размышлял ранним утром Лепилин, внутренне готовясь к предстоящим переменам. Но в своих рассуждениях он обходил стороной одну неприятную закавыку — Тоня и будущий ребенок, они-то в его планах никак не фигурировали. Как быть с ними? Лепилин снова решил положиться на случай: авось обойдется, уладится к общему согласию. Пока же делать вид, что ничего не изменилось, по-прежнему лад и любовь в семье, хотя уже давно притворство Лепилину давалось с большим трудом.

Его не мучили угрызения совести за свой подленький обман, он был искренне убежден: все, что благо лично ему, — есть благо и для других людей, иначе быть не может. А кроме того, как считал Лепилин, Тоня не вправе предъявлять особых претензий, ведь он не первый мужчина у нее. И чтобы ни говорила о своей прежней неопытности и первой девичьей любви, она к Лепилину должна испытывать только благодарность, как и он к ней. На этот счет у него существовала удобная концепция: сегодняшний человек никак не похож на вчерашнего, тем более — на позавчерашнего и т. д. Ежеминутно, ежечасно человек развивается, усложняются и обогащаются его разум и чувства, критерии жизненных оценок возрастают, требуют иных идеалов, подходящих к моменту состояния мироощущения. Например, как в их отношениях. Была любовь? Была, или нечто смахивающее на нее. Переживали они упоительные мгновения от общения друг с другом? Переживали. Теперь стал он, Лепилин, совсем другим человеком, да и она тоже. Кого тут винить? Нужно принять жизнь в ее диалектике, и тогда многое будет выглядеть проще и понятнее, без излишней нервотрепки...