Повести и рассказы - [31]

Попытка не удалась. Лепилин заметался в поисках выхода, чтобы раз и навсегда покончить со своей целинной авантюрой и сохранить при этом хотя бы видимость уважения к себе людей, вернее, к тому внешнему человеку, которого знали окружающие. Ведь они оказались совсем непохожими на тех, какими представлял себе, а потому исходила от них опасность, не сейчас — в будущем, ибо кто знает, когда, где и с кем, при каких обстоятельствах доведется встретиться, и не аукнутся ли давнишние дела. Спуститься вниз, в муравейник, Лепилину не позволяли остатки честолюбия, а просто сбежать... значит, погубить надежду на некий шанс, способный таки вернуть все на круги своя.

Примечательной посчитал Лепилин встречу с Вязниковым, своим бывшим преподавателем. Его тоже коснулось великое переселение и забросило в глубинку на пост начальника райсельхозуправления. Лепилин, наблюдая за ним из зала совещания, интуитивно почувствовал — вот он, единственный шанс! Вязников сохранил прежнюю невозмутимость и значительность: сидя справа от секретаря райкома, строго смотрел в зал, и за стеклами очков не видно выражения глаз.

В перерыве Лепилин подошел к нему.

— Как же, как же, помню, — Вязников снял очки, тщательно протер стекла. Однако Лепилин не поверил ему — слишком часто им доводилось встречаться в институтские годы, чтобы здесь, в невозможном месте, так равнодушно поздороваться. Или забита его голова чем-то важным? Лепилин знал, что в таких случаях он погружался в себя.

Последнее предположение оказалось верным. У Вязникова задвигались брови, а пальцы левой руки привычно обхватили подбородок.

Перерыв кончался, Вязникова позвали в президиум, и он сказал:

— Встретимся после совещания...

Обосновался Вязников в одной из трех комнат низенькой саманной мазанки по-спартански — стол, два стула и узкая железная кровать. Перекусили они в столовой, а сейчас пили чай. Лепилин рассказал о себе, правда, особо не распространялся. Вязников сидел у окна как бы в забытьи, смежив веки. Очки он положил на подоконник, и без них его лицо — с набрякшими мешками под глазами — было усталым, землистого оттенка. Потом он молчаливо ходил мимо бывшего ученика — от окна к двери, сложив руки на груди и изредка трогая подбородок. Лепилин следил за ним и не задавал вопросов, будучи твердо уверен: единственный шанс заключается в том, чтобы, разобравшись в намерениях Вязникова, использовать их в своих интересах. Как, когда — время покажет. Надо лишь намертво ухватиться за любое предложение, а там, вместе с Вязниковым, он сумеет устроиться. Лепилин не пытался угадать, какие идеи вынашивались здесь, в этой комнатенке. Самая нелепая из них могла пригодиться ему, если умело в нее включиться.

Вязников остановился рядом, коснулся ладонью плеча Лепилина — обычный его жест во время лекции — и спросил:

— Ты доволен своей работой? Ну... будучи агрономом, тебя не одолевают сомнения?

Лепилин неопределенно хмыкнул:

— Да как сказать... Непривычно все — и масштабы, и сама земля, и климат...

— Вот-вот! — подхватил Вязников. — Все непривычно, все не укладывается в отработанную веками агротехнику. Думать всем надо, крепко думать! И пробовать, искать, собирать по крупицам все, что может пригодиться... Да, работы — непочатый край, на годы. Признаться, раньше считал — хватит с меня одиннадцати лет агрономства в совхозе и сельхозорганах. Но стоило чуточку прикоснуться к здешним масштабам, влезть в новые дела, и какие дела!.. Честное слово, чувствую, как помолодел даже, не телом — душой. Помнится, в студенческие годы ты увлекался наукой. Предлагаю заключить союз, конечно, не вдвоем, других, кто пожелает, тоже подключим. Неужели сообща не одолеем эту непривычность? Может, повезет, и мы скажем свое слово в земледелии, а? Чем черт не шутит!

Слушал Лепилин внимательно, стараясь ничего не пропустить из монолога Вязникова, искал за прямым смыслом слов иной подтекст, тот самый, который и откроет истинное отношение собеседника к происходящему. Он не верил ему, ибо сам уже преодолел период увлечения целиной; поэтому предположил, что она для Вязникова — лишь трамплин к далеко идущим целям. Пошумит, пошумит, развернет видимость серьезного поиска и упорхнет. Следовательно, нельзя упускать этот шанс — уцепиться за Вязникова руками, зубами намертво, авось вместе с ним, как комки земли с выдернутым корнем, перебросит судьба в лучшее жизненное пристанище, чем неуютная, едва-едва обживаемая степь. От одного ее вида у Лепилина возникал противный холодок в груди, словно стоял на краю пропасти и ужас сковывает, леденит сердце. Для приличия Лепилин выждал минут пять и, глядя мимо собеседника, сказал:

— Я согласен…

— Рад, очень рад, что не обманул моих ожиданий! — Вязников тряс ему руку и тут же начал набрасывать план действий.

Хотя и заранее знал Лепилин, что напрасно тратит силы и время, но добросовестно выполнял поручения: скрупулезно описывал характеристику каждого пахотного массива и его обработку, при случае выпытывал у соседей-колхозников про их былое житье. В Смайловке бригадир Кошурко, из украинцев-переселенцев, долго отмалчивался, а потом сердито выговаривал: