Повесть о военных годах - [34]

— А что писать?

Саша задумался.

— Хорошо, — сказал он, — пиши вот так: «Дорогие ребята, у вас начались занятия, перед вами трудный, ответственный этап в жизни — в этом году вы кончаете семилетку». Класс в целом хорошо учился?

— Да, очень хорошо. Правда, были и такие, что ленились, но и те подтянулись.

— Тогда пиши дальше: «В прошлом году вы хорошо окончили шестой класс, в этом году вы должны учиться еще лучше. Я пишу вам с фронта, из действующей армии, и вы не обижайтесь, если мое письмо вам покажется несколько суровым. Здесь, среди смерти и горя, я прохожу школу большой жизни». Ты пиши, пиши, потом, что надо, подправим! — прикрикнул на меня Саша, заметив, что я остановилась. — «Да, именно среди горя и смерти, — продолжал он диктовать, — потому что нет большей боли, чем отступление. Каждый шаг назад — это еще одно село, вспыхнувшее пожаром за нашей спиной, это еще сотни родных, советских людей, оставленных в неволе. В пыль дорог Смоленщины тяжелыми свинцовыми каплями падает кровь наших изболевшихся сердец. По этим вехам мы найдем дорогу обратно. Мы вернемся, и мы победим!» Поставь три восклицательных знака. Пиши дальше:

«Пусть вас не пугают печальные сводки о том, что оставлено нашими войсками столько-то населенных пунктов. В каждом из них остался кусочек сердца, кусочек души русского солдата. А человек не может жить с сердцем, разорванным на части. Мы вернемся, мы соберем по капле все с болью и кровью оставленные здесь частицы наших честных сердец. Наша Родина снова будет едина и свободна, и мы еще увидим Германию под белым флагом. В это верят все до единого солдата и командиры. Я знаю, что это так: без этой веры армия не сумела бы отражать сильнейшие натиски врага, которые она выдерживает. Нам порой приходится очень трудно, ребята, но мы знаем: в тылу сидите за школьными партами вы — наша смена и гордость будущего.

Сегодня мы хоронили товарищей. Они погибли в бою за вашу свободу и счастье. Смерть каждого из нас налагает на вас дополнительную ответственность. Вы должны очень хорошо учиться, ребята. Помните: стране нужны грамотные бойцы мира. Когда окончится война, Родине нужны будут инженеры, архитекторы, командиры новых строек. Ими будете вы, ребята». Теперь еще добавь что-нибудь от себя, — сказал Саша.

— И еще напиши от всех нас привет, — раздался за спиной голос.

Я обернулась. Увлеченные письмом, ни я, ни Саша не заметили, как около нас собралась большая группа бойцов.

— Доктор правильно говорил. Только так надо писать пионерам. Пусть узнают про нашу боль и про нашу веру, — сказал один из них в ответ на мой вопросительный взгляд.

— На, возьми конверт, запечатай письмо и отправляй, — сказал другой.

Второго октября немцы снова прорвали оборону, и мы получили приказ отходить.

К обозу санитарной роты присоединились группы бойцов на двуколках из других подразделений. Получился огромный обоз, в целом разнородный. И всех этих людей сумел объединить наш Саша Буженко.

Через горящий Гжатск мы проходили ночью. Лошади были голодны, а в городе имелись большие хранилища сена и овса. Сторож склада, несмотря на то, что город горел, заявил, что бесчинствовать он не позволит, и потребовал накладную или распоряжение от райсовета на выдачу сена. Что было делать? Задерживаться в городе мы не могли; обоз подпирала отходящая пехота.

Щепетильность сторожа была понятна нашему честнейшему Саше. Он поскакал к райсовету, но уже было поздно: над зданием райсовета высоко в небе вздымались черный дым и огромные языки пламени. В первом этаже еще были люди: они сжигали бумаги. На Буженко буквально вытаращили глаза:

— Какую накладную? Берите, сколько сможете увезти, и поторопитесь: к складам послан человек с заданием сжечь их.

Набрав сена, мы двинулись дальше.

Большую часть дороги я ехала верхом, даже дремала в седле. Дорога шла лесом и через притаившиеся деревушки. Реку Угру мы переходили вброд. Не знаю, то ли мы плутали немного, то ли речка так петляла, но через Угру мы переправлялись трижды.

Здесь я была контужена взрывной волной и ранена в ногу небольшим осколком мины. Рана легкая, поверхностная, и поначалу она мало беспокоила.

Однажды наш обоз был остановлен пулеметным огнем. Буженко приказал нам отойти в лес и выслал в разведку старшину с двумя санитарами.

Через час они вернулись и доложили: впереди вдоль дороги, километра на полтора, вытянулась деревня. На улице, у плетней, старшина заметил женщин. Когда он их окликнул, женщины убежали.

У входа в деревню под большой сосной нашли много патронов и пустую ленту от пулемета; ездовые сказали, что именно оттуда велся огонь по обозу. Видимо, немцы ушли. Но ушли ли они из деревни и открыта ли дорога?

У старшины появился план: взять меня с собой, провести к деревне, а там я окликну женщин. Может быть, они не испугаются женского голоса и не убегут.

Наш маленький отряд повел доктор Буженко. В полной темноте подошли мы к крайней хате. Вокруг — никого. Очень тихо, и тишина эта тревожнее всякого шума. Прошли еще немного вперед и заметили у одного дома группу женщин.

— Если по тебе начнут стрелять, не беги, а падай на землю и ползи к нам, мы тебя прикроем огнем, — приказал мне Буженко.