Повесть о военных годах - [21]

— Так он же герой, ваш доктор, и ты тоже! — с восхищением смотрела я на маленькую Аннушку. — Это подвиг, о нем все газеты должны писать!

— Что ты! — улыбнулась Аннушка. — Это наша работа. Да если о всех, кто честно выполняет свою работу на войне, писать, то никаких газет не хватит.

— Аннушка, с кем это ты? Что это у тебя за солдатик?

— Вот и доктор, — сказала мне Аннушка.

Я оглянулась, предполагая увидеть почтенного врача, похожего на доктора Покровского. Но к нам, помахивая фуражкой, подходил молодой улыбающийся военврач 3-го ранга. Он шел по тропинке легкой походкой человека, совершающего прогулку, и я могла рассмотреть доктора: высокий, чистый лоб, ворох крупных каштановых кудрей, блестящие живые серые глаза, еле сдерживаемая усмешка в уголках рта.

— Солдатик-то девушкой оказался! — развел руками доктор. — А я смотрю, кто это около Анюты увивается. Вот уж, думаю, распеку! — Он сделал свирепую гримасу.

Мы расхохотались.

— Это та самая девушка, помните, я вам говорила, — сказала Аннушка, — что с артиллерийским полком оставалась.

— А, помню, помню!.. Чудо-юдо, дева-богатырь, она же похититель бинтов! Цела, значит. Ну, как дела? Есть хочешь? — Врач уселся на траве, сорвал травинку и прикусил ее ровными белыми зубами, продолжая балагурить: — Садись, рассказывай: чей ты родом, откуда ты?

Аннушка весело смеялась. Ветерок развевал ее тоненькие льняные косички с бинтами вместо ленточек.

Почему-то мне стало удивительно легко. Я почувствовала, как сами собой раздвигаются в улыбке губы, и, опустившись на траву, рассказала веселому доктору и Аннушке о себе, о том, что разыскиваю свой медсанбат, который находится где-то неподалеку.

В свою очередь, доктор сказал, что он начальник санитарной службы полка, что зовут его Сашей, как и просит величать, что Аннушка — сестра из его санроты и что как я есть войско, разыскивающее свое начальство, так и он начальник, ищущий свое войско.

— Оставайся у нас! — предложил он мне.

Работать в полку! Да это же была моя мечта! Но я числилась в медсанбате и без разрешения не могла распоряжаться собой, о чем и сказала доктору. Тот почесал затылок.

— А может быть, поможем ей найти медсанбат? — спросил он лукаво. Поймав мой вопросительный взгляд, он снова засмеялся: — Идти тебе, красна девица, не за тридевять земель, а за те вот деревья и стоит под теми деревьями машина, и сидит на той машине не кто другой, как ваш Дутин.

Я так и подскочила:

— Где?

— Аннушка, смотри, какая черная неблагодарность! Мы ее приютили, обогрели, а она бежит… — с грустью произнес доктор.

Я простилась с ним. Аннушка пошла меня проводить.

— Если надумаешь в полк, приходи к нам. Наш полк самый лучший, и рота наша лучшая из всех. Видишь, какой у нас начальник. Может быть, сначала странным кажется, что он шутит; он постоянно такой, и с ним никогда не страшно. Ты приходи к нам в полк, мы будем дружить с тобой. Ладно?

Значительно позже я узнала, что командир, оперированный ночью в лесу, был братом Аннушки. Поразительно самообладание молодой девушки, которая помогала ампутировать ногу собственному брату. Доктор всегда говорил о ней почтительно и, хотя о себе рассказывал неохотно, однажды признался, что, оперируя, он волновался, как никогда.

— Чувствовал такое напряжение во всем теле, и так сами по себе стиснулись челюсти, что я зажал в зубах палочку, чтобы не поломать их; а посмотрю на нее, на Аннушку, стоит бледная, губы чуть-чуть вздрагивают, а сама улыбается больному; посмотрит тревожно мне в глаза и снова улыбнется ему.

В лесу около деревни Усохи собирались наши дивизионные тылы. Во всем здесь чувствовался порядок. И хотя на месте, предназначенном для артиллерийского полка, находилось пока всего несколько орудий, участок назывался «расположением артполка».

Через лес протекал небольшой ключевой ручей. Умывшись свежей, прозрачной, пахнувшей хвоей и еще чем-то очень приятным водой, я медленно побрела к лужайке. Наступал вечер. Воздух наполнен ароматом трав и полевых цветов, и так тихо-тихо, никаких признаков войны! Не слышно даже дальних выстрелов. Казалось, все живое замерло в сладкой дреме: и березовые рощи и поле, покрытое высокой некошеной травой с цветиками в ней, все залитое розовато-голубым отсветом ясного заката. Даже мошкара как-то особенно лениво кружила над головой. Хорошо жить! Жить полной жизнью, наслаждаться покоем после тяжелой работы!

Лежа на траве, я смотрела, как наступает закат; в последних, золотисто-красных лучах солнца на западе небо было совсем бирюзовое, а на востоке уже начинало темнеть, становилось серо-голубым.

Прекрасна моя Родина! Сколько спокойной красоты в ее просторах, дорогих и бесконечно близких русскому человеку!

В лесу, в поле, у ручья, в самом отдаленном уголке твоем, Россия, каждый твой воин чувствует себя в родном доме!

И мы действительно дома — на своей земле. Неужели нам придется еще отступать и в этом лесу будет хозяйничать враг?.. Все равно хозяином этой земли, лесов и полей всегда будет только советский народ. Все равно мы победим. Ведь еще Маяковский писал:

…если

           в Россиях

                           увязнет коготок,