Повесть о Великом мире - [100]
Драконов паланкин уже изволил проследовать далеко от речной долины Четвёртого принца[735], когда со всех сторон послышался призыв:
— Проходят беглецы! Хватайте и снимайте с них доспехи!
Словно дождь, посыпались стрелы. Что же будет дальше? Ехавшие впереди всех Весенний принц[736], сопровождавшие его сановники и гости с облаков рассыпались по сторонам, и теперь только старший советник Хино Сукэна, советник среднего ранга Кансюдзи Цунэаки, советник среднего ранга Аянокодзи Сигэсукэ, государственный советник Дзэнриндзи Аримицу сопровождали спереди и сзади драконов паланкин.
От столицы беглецов отделяли закатные облака, мысли их были сосредоточены на восточной дороге длиною в десять тысяч ри. Это вызвало в памяти Цзаньгэ[737] из далёкой старины, доставляло августейшему страдания, как во времена мятежа годов правления под девизом Дзюэй[738]. Его величество и прошлые императоры не могли удержать слёзы.
Ещё не начинала светлеть короткая ночь пятой луны, в той стороне, где находится застава[739], было ещё темно, из-за чего лошадей пока оставляли в тени криптомерии, давая им некоторое время отдохнуть, и тут прилетевшая неизвестно откуда шальная стрела ударила его величество в локоть левой руки. Суяма, губернатор провинции Биттю, быстро соскочил с коня, выдернул наконечник стрелы и обсосал рану августейшего, так что бежавшая кровь, которая окрашивала белоснежную кожу государя, пропала из глаз.
То, что милостивый повелитель десяти тысяч колесниц был ранен человеком низкого звания, что священный дракон внезапно попал в сети рыбака, — дело постыдное.
Тем временем, начало понемногу светать, и когда остался один только утренний туман, беглецы, посмотрев на края северных гор, решили, что видят бродячих воинов: человек пятьсот-шестьсот держали в руках щиты, готовясь отразить стрелы. Увидев это, все потеряли покой.
Тогда Накагири-но Яхати, житель провинции Бидзэн, выехал впереди процессии и, подпустив своего коня совсем близко к противнику, заявил:
— Во время августейшего выезда в Канто достойного благодарений государя всей Поднебесной кто это сотворил подобное безобразие?! Если это человек с искренним сердцем, он должен положить свой лук, снять шлем и удалиться. Если же это тип, не знающий правил поведения, следует пройти мимо с его отрубленной головой.
Бродячие воины расхохотались:
— Какому бы государю всей Поднебесной ни угодно было проследовать здесь, его судьба уже истощилась, поэтому он, изволив уезжать из столицы, собирается проехать здесь. Если государь хочет проехать без труда, то сопровождающие его воины должны оставить здесь всех своих коней и доспехи и со спокойной душой следовать дальше! — задиристо заявили они в один голос.
Выслушав это, Накагири-но Яхати сказал:
— Так себя ведут дурные типы! Возьмите же доспехи, которых вы так жаждете.
Пока он говорил, шестеро молодых всадников, выстроившись в ряд, подъехали к другим шестерым всадникам, алчным бродячим воинам, и те, как пауки ткут свою паутину, рассыпались по четырём углам и восьми сторонам.
Шестеро всадников разделились на шесть частей и преследовали беглецов на протяжении нескольких десятков кварталов. Но Якухати отнюдь не пал духом, он на скаку поравнялся с противником, который казался среди преследователей главным, и между крупами двух коней вместе с ним, перевернувшись вверх ногами, с шумом полетел в грязь рисового поля с обрыва высотой в четыре-пять дзё. Поскольку Накагири оказался внизу, он хотел было пырнуть того, кто лежал сверху, мечом и стал искать меч, но когда ощупал ножны, оказалось, что меч, по-видимому, выпал во время падения, и в ножнах его не было.
Противник сверху навалился на нагрудную пластину Накагири, ухватил его за пряди волос на висках и хотел было обезглавить, но в это время Накагири вместе с мечем противника крепко сжал кисть его руки.
— Послушайте, — сказал он, — я должен вам кое-что сказать. Отныне вам меня не позабыть. Если бы сейчас у меня был меч, он и определил бы победу. Кроме того, если бы за мной следовали мои сторонники, они поддержали бы меня, а в этой свалке мне помочь некому. Раз это так, то, если вы даже изволите забрать мою голову, вам не будет хватать её опознания, и славы вы не добьётесь. Я — низший вассал его милости Рокухара, зовут меня Рокуротаро, так что меня вряд ли кто узнает. Чем брать на душу грех, беря голову ни к чему не годного слуги, вы, может быть, лучше сохраните мне жизнь? В благодарность за это, поскольку я знаю, где его милость Рокухара спрятал свои деньги, шесть тысяч кан[740], я провожу вас туда и отдам их вам, — так он сказал.
Бродячий воин подумал, что это, наверное, правда, вложил в ножны обнажённый меч, поднял лежавшего внизу Накагири и не только даровал ему жизнь, но и всячески одарил, угостил сакэ, а когда привёз в столицу, Яхати отправился на пожарище в Рокухара и обманул его:
— Это на самом деле было закопано здесь. Не иначе, кто-то раньше нас выкопал клад и забрал себе. Я хотел сделать вас богачом; у вас тонкий слух, но нет везения, — потом деланно засмеялся и повернул назад.
Пока Накагири выполнял свой замысел, его величество прибыл на ночлег в Синохара. Здесь запросили паланкин грубого плетения, и пешие воины внезапно стали напоминать носильщиков паланкина и следовали впереди и позади паланкина августейшего. Местоблюститель секты тэндай принц второго ранга Кадзин до этого места изволил сопровождать государя, но он не думал, что сможет предстоящую дорогу преодолеть со спокойным сердцем, а потому раздумывал, где бы укрыться на некоторое время, и спросил:
В книги представлены легенды, стихотворные отрывки. Переводы и пересказы сделаны с тамильских изданий.
Вот уже три столетия в любой китайской книжной лавке можно найти сборник рассказов Пу Сун-лина, в котором читателя ожидают удивительные истории: о лисах-оборотнях, о чародеях и призраках, о странных животных, проклятых зеркалах, говорящих птицах, оживающих картинах и о многом, многом другом. На самом деле книги Пу Сун-лина давно перешагнули границы Китая, и теперь их читают по всему миру на всех основных языках. Автор их был ученым конфуцианского воспитания, и, строго говоря, ему вовсе не подобало писать рассказы, содержащие всевозможные чудеса и эротические мотивы.
В книге собраны народные тибетские сказки, объединенные известным в Индии и Центральной Азии сюжетом — сказкой о Волшебном Мертвеце, рассказывающем чудесные и поучительные истории.Сказки рассчитаны на взрослого читателя.
Сквозь тысячелетия и века дошли до наших дней легенды и басни, сказки и притчи Индии — от первобытных, переданных от прадедов к правнуком, до эпических поэм великих поэтов средневековья. Это неисчерпаемая сокровищница народной мудрости. Горсть из этой сокровищницы — «Хитопадеша», сборник занимательных историй, рассказанных будто бы животными животным и преподанных в виде остроумных поучений мудрецом Вишну Шармой избалованным сыновьям раджи. Сборник «Хитопадеша» был написан на санскрите (язык древней и средневековой Индии) и составлена на основе ещё более древнего и знаменитого сборника «Панчатантра» между VI и XIV веками н.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Ихара Сайкаку (1642–1693), начавший свой творческий путь как создатель новаторских шуточных стихотворений, был основоположником нового направления в повествовательной прозе — укиё-дзоси (книги об изменчивом мире). Буддийский термин «укиё», ранее означавший «горестный», «грешный», «быстротечный» мир, в контексте культуры этого времени становится символом самоценности земного бытия. По мнению Н. И. Конрада, слово «укиё» приобрело жизнеутверждающий и даже гедонистический оттенок: мир скорби и печали превратился для людей эпохи Сайкаку в быстротечный, но от этого тем более привлекательный мир радости и удовольствий, хозяевами которого они начали себя ощущать.Т.