Повесть о таежном следопыте - [4]

Напрягая внимание и слух, держа палец на спуске, Капланов стал обходить следы тигра чистыми местами. Хотя бы он не ушел далеко!

В двухстах метрах от избушки, в лесной чаще, лежала на боку мертвая собака. На ее шее темнели узкие и частые, как простроченные, раны от клыков тигра.

Зажав в руке карабин, Капланов молча стоял над верным Серко…

Как это произошло? Следы рассказали все.

Тигр долго, без остановки, шел по льду реки. Неожиданно он увидел на берегу за пихтами избушку, которой раньше здесь не было. Зверь решил, очевидно, уклониться от опасной встречи с человеком и обойти его жилье стороной.

Серко в это время находился там же, на реке, немного выше проруби. Он обнюхивал свежие следы изюбра. Скрип перемерзшего снега под лапами крупного зверя привлек его внимание. Серко бросился вперед.

Да, сомнений не было: Серко смело бежал за зверем, который углубился в чащу. Громадная кошка, готовая уже совсем уйти, почувствовав преследование, остановилась. Обернулась, встала передними лапами на ствол упавшего дерева.

Тут появилась собака. Тигр бросился навстречу, в два прыжка настиг ее и ударом лапы сбил на спину. В этот момент и вскрикнул Серко. Тигр умертвил его мгновенно, прокусив шейные позвонки, сразу побежал вверх и залег в чаще. Учуяв приближение человека, зверь скачками ушел в глубь тайги.

Пройдя несколько километров по следу тигра, Капланов повернул назад. Преследование требовало не одного дня, а продуктов с ним не было.

Недалеко от избушки он разложил большой костер и сжег на нем закоченевший труп собаки.

Костер давно уже догорел, а Капланов все сидел и смотрел на серую горку пепла.

Зашумели над головой ветки деревьев. С еловых лап посыпался снег. Задул горняк.

Словно разбуженный шумом ветра, Капланов встал, затесал ближнюю сухую лиственницу и написал на затесе день, когда погиб его четвероногий друг.

Надо было идти на побережье за продуктами. Но он оттягивал свой поход, зная, что тигр может снова появиться поблизости.

Капланов вспомнил старинный способ охоты на крупных зверей: промысловики ставили на зверовых тропах самострел. Теперь этот прием запрещен, но его иногда применяли, называя по-своему «самосудом». Ярость Капланова сейчас была столь велика, что он не мог удержать себя от самосуда.

Он насторожил ружье на тигровой тропе, надеясь, что зверь через несколько дней пройдет по своему старому следу на льду реки. В избушке оказался запас крепкого белого шнура, который он и использовал для тетивы.

В нетерпеливом ожидании прошло шесть суток.

Наступило 31 декабря. Капланов приготовил праздничный ужин. Зажженная свеча освещала на самодельном, из кедровых плах, столе свежеиспеченные лепешки, жаркое из рябчиков и в стакане — остаток неприкосновенного запаса спирта. Здесь же лежал раскрытый дневник, куда он только что записал печальные события последних дней:

«Ведь Серко не боялся никакого зверя, он знал и могучего лося, и легконогого изюбра, и секача со сверкающими острыми клыками, и разъяренного медведя, и стремительную большеглазую рысь. Никто из них еще не уходил от него, если так приказывал хозяин. Но этого зверя Серко не знал. Он увидел его лишь в последний миг своей жизни…»

Капланов рассеянно пробежал глазами последние строчки.

Сентиментально? Ну и пусть! Он, кажется, никогда не давал повода упрекать себя в излишней чувствительности. Многие даже считали его слишком суровым, «толстокожим».

Он не жалел об этом, его замкнутость служила надежной броней: не любил, когда без спроса заглядывают в душу.

Мало кто догадывался, что этот молчаливый, обычно неловкий в обществе, порой простодушный, а иногда ершистый молодой человек, на самом деле был мечтателен и мягок. Но таким он становился в часы общения с природой. Сентиментальности не любил, а слез не терпел. Свои переживания он скрывал под внешней невозмутимостью и спокойствием.

Но сейчас, когда погиб его верный спутник в долгих походах по тайге, ему не хотелось прятать свои чувства. Пусть эта запись в дневнике останется.

Он сидел за столом в глубокой задумчивости.

Совсем недавно рядом с ним находилось живое существо, которое скрашивало его одиночество и трудную таежную жизнь. Он любил говорить с Серко, и собака, казалось, его понимала. Она то прыгала и бурно радовалась, то внимательно, склонив голову набок, прислушивалась к голосу хозяина, забавно морща нос, словно усмехаясь, и преданно глядя ему в глаза. И вот Серко больше нет…

Только за последние три года работы на Дальнем Востоке ему удалось с помощью Серко добыть для заповедника, для зоологических исследований, трех медведей (один из них весил около трехсот килограммов), четырех рысей, старого кабана-секача, несколько изюбров и лосей.

А охота с Серко на сохатого! Охота с лайкой на лося требовала хорошей закалки и большой выносливости. Охотник подолгу преследовал зверя. Надо было уметь и быстро ориентироваться в незнакомой местности. Во всем этом ему помогал верный Серко.

Работая в Западной Сибири, Капланов сумел натренировать себя и теперь навыки таежника позволяли ему одному вести исследования в глухой безлюдной местности. Но разве, когда с ним был Серко, он был один?