Повесть о спортивном журналисте - [11]

Взяв ее в газету, Вист открыл Элен новую жизнь — хороший заработок, чистая работа, интересные люди, увлекательные поездки.

По сравнению с тем, чего она натерпелась в своем баре, это был рай.

Цена за все это была совсем невысокой. Ну да, ну надо было спать с Вистом, терпеть его капризы. Так что? С таким мужчиной любая женщина и сама с удовольствием завела бы роман — богатый, знаменитый, красивый. Элен с ужасом вспоминала, с кем ей приходилось иметь дело в баре. А то, что, выпив лишнее (что, кстати, бывало очень редко), Вист смотрел на нее злым взглядом, грубо оскорблял, без конца почему-то повторяя ее имя, иногда даже бил,— ну что ж, любая медаль имеет свою оборотную сторону. Тем более что, нахамив, Вист на следующее утро каждый раз извинялся, приносил какой-нибудь подарок.

Вист все больше и больше ценил свою новую секретаршу. Прежде всего в профессиональном плане. Ее квалификация как машинистки и стенографистки была выше всяких похвал, отличное знание пяти языков — неоценимым качеством. Быть может, она слабо разбиралась в спорте, но зато великолепно разбиралась в литературе и языке, в журналистике и многом другом.

Сначала робко, потом, с его молчаливого одобрения, все смелей она правила его материалы и давала иной раз весьма компетентные и своевременные советы.

К тому же Элен умела молчать. И слушать. Она знала все, что делалось и творилось в газете, и неизменно осведомляла об этом Виста. Наконец, она была покорна и безответна.

— Нет, ты просто незаменима,— говорил ей в минуты хорошего настроения Вист, обнимая за плечи,— и секретарь, и референт, и консультант, и редактор, и шофер, и даже телохранитель с твоим дзю-до.— Потом неожиданно мрачнел и бормотал непонятную фразу: — Все Элен незаменимы, все Элен...

Кроме Элен Вист взял с собой в Инсбрук двух своих верных помощников — довольно забавную пару. Одного звали Рен, другого Лов. Рен, бывший регбист, был здоровенный, пышущий здоровьем молодой парень с густой гривой золотистых кудрей. Он всегда пребывал в веселом настроении, любил острить, рассказывать всякие анекдоты и забавные истории, смотрел на жизнь с надеждой, видел ее в розовом свете.

Лов являл Рену полную противоположность. Это был мрачный, редко улыбающийся пожилой человек, хилый, со смешным пучком черных волос, торчавших на верхушке почти лысого черепа, пессимист, вечно всем недовольный и ворчливый.

Вист метко окрестил их День и Ночь и иначе не называл. Постепенно эти прозвища прочно укрепились за ними и газете, и даже курьер, принося пакет, вполне серь-но и почтительно говорил: — Вам пакет, господин Ночь, пожалуйста. Впрочем, День-Рен и Ночь-Лов были высококвалифицированными, компетентными и энергичными работниками, великолепно делавшими свое дело и оказывавшими Висту неоценимую помощь.

Вот такая возглавляемая Вистом команда прибыла на зимние Игры в Инсбрук. Помощники Виста и Элен — раньше, вместе со спортивными репортерами «Спринта». Вист прилетел накануне открытия и вот несся теперь в арендованном у фирмы «Герц» роскошном «ситроене» в столицу зимней Олимпиады-76.

ГЛАВА III. В ИНСБРУКЕ

Шли зимние Олимпийские игры.

Погода была переменчивой. Окрестные горы, вначале белые, все больше чернели. Чернота съедала белизну, медленно поднимаясь от основания к вершинам, почти не выделявшимся по утрам на фоне низкого серого неба.

Порой накрапывал дождь и стлался над городом некрасивый грязноватый туман. Журналисты, отправлявшиеся на лыжные соревнования, вставали очень рано.

На пустынных темных улицах еще горели желтые фонари, мокрый снег занудно опускался с небес.

Иногда удавалось вызвать машину. А иногда приходилось идти несколько кварталов до трамвая, трястись на нем до пресс-центра и уж оттуда на спецавтобусах добираться в Зеефельде, где проходили равнинные гонки, или к горнолыжным трассам.

Только тогда, когда автобус, натужно завывая, вырывался по лесистым шоссе к вершинам гор, наступало настоящее утро — солнечное, снежное, даже морозное. Искрились облитые еще морозным снегом ели, сверкая в лучах раннего оранжевого солнца, длинные сосульки свисали с нахлобученных крыш тирольских домиков вдоль дороги. Небо, вначале белесое, освобождалось от своей марлевой кисеи, очищалось, голубело,, голубизна густела, и вот уже бескрайний синий шатер опрокидывался над горами, лесами, серым, сбитым в кучу городом, над петлявшими по склонам дорогами, по которым, словно медлительные разноцветные жуки, гудя, ползали автобусы.

Чем ближе места соревнований, тем больше становилось людей. В красных, голубых, оранжевых, зеленых — всех цветов и видов анараках, лыжных брюках, шапочках, они энергичным шагом поднимались в гору, многие с лыжами на плечах, иные с детишками на закорках, с биноклями, кинокамерами, фотоаппаратами, болтавшимися на груди.

Сквозь толпу медленно, но настойчиво пробирались машины с нашлепками специальных пропусков на ветровом стекле.

Катили пестрые тележки продавцы сувениров, развертывали перед народом свой глянцевый товар торговцы открытками, молодые парни в желтых комбинезонах с надписью «овомалтин», подобно огнеметчикам, пускали из укрепленных за спиной баков огненную дымящуюся жидкость в подставляемые бумажные стаканчики. И на мгновение в воздухе возникал веселый аромат шоколада. Почти незаметно было, как весь этот торопливый, бурлящий, яркий зрительский поток просеивался, на мгновение задерживался, направлялся в нужные, соответствующие билетам и пропускам, русла контролерами в ярких комбинезонах и солдатами в серых тужурках и каскетках с наушниками. Иногда их зоркий, настороженный взгляд выхватывал кого-то, они, словно катер бурную воду, вспарывали толпу и, окружив подозрительного, ловко и быстро ощупывали сумку, мешок, футляр фотоаппарата.