Повесть о полках Богунском и Таращанском - [7]

— Илюшка! Илья!.. — закричал, оборотясь, Сергей.

На зов его из кузницы выбежал русокудрый мальчик,

— Займись паяльником! Да дай мне там коробку с гвоздями. Вот эта стальная шпилька подойдет, — сказал он, разгребая ящик со ржавыми гвоздями и доставая толстую машинную шпильку.

Он примерил ее, и Щорс заметил, как ласково его тонкие, словно у музыканта, руки держали и поглаживали сталь замка.

Хомиченко, затаив дыхание, с нежностью, неожиданною в грузном человеке, присел рядом и так бережно дотрагивался до полированной поверхности замка, как мать бы дотрагивалась до своего ребенка.

— Готово! — передал ему Сергей артиллерийский замок. — Клюй на здоровье! — прибавил он, глядя, как нянчил его в руках Хомиченко. — А сточится — принеси, новый вправлю, Только думаю, что долго клевать будет: я ему крепкий носик приправил.

Щорс со спутником зашагали обратно. Хомиченко шел танцующей походкой. Щорс, остановившись, дал ему уйти немного вперед, потом громко расхохотался.,

— Какой же ты мальчишка! Тебя, Антон, за пьяного можно принять. Танцуешь! Признайс — явыпил?

— Что ты, Коля, по такому делу шел! Да и где взять? Зайдем, угостишь чайком. Эх, надо было Серегу прихватить, самовар поставить, — вспомнил он. — Погоди-ка, я за ним слетаю.

И Хомиченко собрался было идти обратно.

— Успеешь! — удержал его Щорс. — Да ты прежде попробуй.

— Ну нет, брат, Серега не промахнет: у него и глаз и рука такие, что ему бы алмазы гранить! Ты видел, какая у него рука? Музыкант! Он- тебе глаз вынет, вставит, и будешь видеть как ни в чем не бывало.

Через час окрестность огласились оглушительным пушечным выстрелом.

У батареи, то есть у единственного орудия, стоял Хомиченко, румяный, пыхтящий, как самовар.

— Что, ребята, слыхали?

— Н-дда-а! Берет! — крякали ребята — Слыхали!

Артиллерийская присяга принялась впрягать лошадей.

На реке показались четыре плота и двенадцать лодок. То переходил с Украины на Зону партизанский полк из недавно восставших таращанцев. С той стороны оккупанты садили по плоту из орудий. Хомиченко ответил им с этого берега, по звуку выстрелов отыскивая и снимая огневые точки врага и прикрывая переправу таращанцев.

ТАРАЩАНСКОЕ ВОССТАНИЕ

Таращанцы насчитывали двести сабель при стольких же карабинах, кроме того, двести винтовок у пехоты, с двумя пулеметами, и четыре орудия.

Патроны у них были считаны: едва приходилось по четыре обоймы на ствол; не лучше обстояло дело и с остальным снаряжением.

Таращанцы приняли бои с наступающими немецкими гренадерскими оккупантскими полками, высланными из Киева, да с гайдамацкой кавалерией сабель в шестьсот.

Однако ж наступление было отбито, и дорога к Тараще была устелена трупами разгромленного неприятеля.

Вечером после боя командир полка Гребенко велел подсчитать снаряды и, увидев, что их очень мало, решил догнать уходившего неприятеля и, хотя бы ценою потерь, добыть оружие и снаряды.

Помощи ниоткуда не приходило; посланные для связи с Таращей, Нежином, Каневом и другими местами не возвращались.

И Гребенко пустил конницу вдогонку за неприятелем,

— Поскорее возвращайтесь! — кричали им вслед; остающиеся.

Вернулись к рассвету. Но Тараща не спала: она прислушивалась к тому, что делается кругом.

Ушло из Таращи двести всадников, вернулось сто пятьдесят. Они пригнали обоз. Тут были тачанки, нагруженные патронами, тачанки с пулеметами, тачанки со снарядами и две арбы, нагруженные военной амуницией. Снаряды трехдюймовые, какие и требовались для захваченных ранее пушек. Кавалеристы привезли с собой восемь замков от орудий; самих орудий они не могли захватить из-за быстроты маневра.

Таращанцы торжествовали. А назавтра стало известно, что восстали и Нежин и Канев. Вздыбилась восстаниями Украина. Задрожала гетманская власть.

Таращанцы передохнули.

Однако уже через неделю стало известно о разгроме нежинцев, а потом и каневцев гетманско-немецкими войсками. Оазисом свободы оставалась одна Тараща. Ясное дело, что и ей угрожала та же участь, которая постигла Нежин и Канев.

Гребенко собрал народ.

— Нас извещают нежинцы, — говорил он, — что они уходят на нейтральную зону, за Десну. Идут туда каневцы. Ушли уже и новгород-северцы. Остается и нам уходить туда же. А уже оттуда, организовавшись в большие полки, мы придем вас выручать. Мы вернемся скоро. Скажите врагам: «Кто воевал, те ушли». А если найдется предатель среди вас, то все знают, что надо с ним делать! Так соберите же нам хлеба в дорогу, мы ночью выходим.

Ночью выступило из Таращи партизанское войско и пошло на северо-восток, к Десне.

«А что, братцы-товарищи, надолго ведь дозволим мы этой нашей земле, этим нашим полям родным, пашням и лесам стонать под пятою самозванцев.

Мы, трудовые хозяева, — истинные сыновья этой земли и обороним ее для себя, для вольного труда на ней и для того, чтобы впредь уже из поколения в поколение здесь свободно ходил плуг и свободно гуляла коса и свободные голоса пели бы свободные песни, прославляя труд и свободу!»

Такова была дума, которую думали таращанцы, что ехали и шли, подобно запорожцам и черному люду когда-то на клич Богдана Хмельницкого с Переяславской Рады, на великое братство с русским народом, на нейтральную зону.