Повесть о полках Богунском и Таращанском - [9]

— Рости, явир[7], на болоти, а волосья — на голоти!

Боженко хохочет от всей души над этой шуткой, а облитый казак, раздразненный, гонится за убежавшим приятелем, который не подпускает его к себе, угрожая опять окатить водой из ведра.

Вскоре вестовой прискакал обратно и прокричал, что с того берега плывут на плотах таращанцы и враги громят их артиллерией.

Действительно, с коня было видно через огороды движение плотов по Десне и дымки разрывов над ними. Большое войско конных и пеших грузилось на паромы, ожидая своей очереди под артиллерийским обстрелом врага.

— По коням! — мигом скомандовал батько и помчался выручать земляков.

Прибытие таращанцев не было неожиданностью для Зоны. Здесь ожидали их со дня на день, но думали, что они задержатся дольше в столкновениях с врагом и придут на неделю позже.

Слава таращанского боя заставила неприятеля остерегаться таращанцев.

И только когда погрузил Гребенко свое войско на плоты и челны, чтоб перейти границу, немцы открыли артиллерийский обстрел по уходящему противнику, оказавшемуся на зыбкой поверхности реки.

И в эту минуту ослабела воля вожака, молодого Гребенко, контуженного и сброшенного снарядом с челна в волу: отнесенный течением, он выплыл на дальнем берегу и бросился в проходящий поезд, идущий в Москву, так как ему казалось, что все, кто были на плоту, погибли во время переправы.

Однако старик, отец Гребенко, не растерялся: он вывел людей на берег и передал их Щорсу и Боженко. А про молодого Гребенко, вожака восстания, поначалу решили, что он утонул. Лишь через месяц Гребенко вернулся в полк.

Жаждущие свободы люди уходили с Украины на нейтральную зону, к освободившемуся русскому народу.

И целое лето это боевое партизанское племя разжигало «на границе» костры и скрипело обозами, пело и маршировало, организуемое Щорсом, Боженко и другими вожаками-коммунистами, подчиненными общей задаче — создать Украинскую Красную Армию из повстанцев.

Босое, неодетое, рваное, загорелое, голодное, злое, доброе и отважное революционное племя росло в колыбели боев под собственные песни. Жило и умирало, обессмертив себя силою революционной воли и подвига.

Пламенные речи Щорса, бывшего военного фельдшера, родом из местечка Сновск, ставшего пламенным революционным трибуном, грозным командиром, и революционный пыл батька Боженко, киевского арсенальского столяра и таращанского уроженца, пережигали и плавили, как сталь в горниле, буйных, непокойных повстанцев, организуя из них первые украинские революционные полки — великую, стойкую большевистскую Красную гвардию.

ГРЕБЕНКОВА КАША

Э-э-э, брат Гребенко, — сказал батько Боженко, раскуривая трубку над костром, отражавшимся в Десне, — вот устроили мы с тобой хорошую мишень для немцев па том берегу. Я думаю, что помереть с кашею во рту было бы для нас обидно, хоть и смешно. И одно дело — воевать, а другое — маевать. Давай перенесем все это заведение вон за тот млын[8]. Крылья будут вертеться и с нас с тобой комаров отгонять, да и дым не будет так в. нос лезть.

— Верно, давай! — быстро согласился старый Гребенко, но не приподнялся с места.

— Что же ты? — спросил Боженко, уже опершись одной рукой о землю, для того чтобы подняться.

Но, видно, не хотелось ему сделать это первому и показать Гребенко, что он боится пули.

А впрочем, работая на пасеке в Тараще, когда-то еще в детстве, убедился Боженко в том, что торопливые движения или движения испуга раздражающе действуют на пчел; пчелы каким-то образом ассоциировались у него с пулями, поэтому и к пулям относился он спокойно, как к пчелам.

— А ты? — спросил Гребенко, прутиком помешивая в люльке дотлевший табак.

— Да вставай же ты, ирод! Для того ли ты прошел от Таращи до Почепа двести верст и потерял сотню человек в воде, да и собственного сына к тому же, чтобы, приведя сюда остальных, лишить их тотчас же, по дурости своей, головы!

И батько Боженко, не раздумывая больше, встал и отнял у Гребенко трубку. Тот покосился на трубку, покачал головой и тоже встал.

И только что встал, сел опять, а вдалеке, на том берегу, раздалось в это время несколько выстрелов, отдавшихся перекатом по реке.

— Что же ты опять сел, старая дубина. крикнул на него отошедший было на несколько шагов Боженко.

— Стой! Чобот[9] сниму, — отвечал Гребенко, — что-то так укусило, что аж печет. Не жарина[10] ли за холяву[11] завалилась?

Боженко уже догадался, какая жарина.

— Не снимай, хуже будет. Идем за млын. Там я тебе чобот сниму. Это к тебе немецкая жарина запала.

И батько Боженко, вернувшись назад, стал притаптывать костер сапогом.

В это время к ним из темноты подошел высокий статный человек.

Он как-то по-особому горделиво прямился, напоминая молодого резвого коня. И когда засмеялся, вынувши трубку изо рта, то зубы у него оказались крупными и белыми.

— Чого ты, лошак, смеешься! — сказал ему батько. — Подними старика да дай ему дойти со мною до того млына. Там с нами и каши поешь.

— Идет. А за кашу спасибо! — улыбнулся подошедший, сверкнув ослепительно белыми зубами.

И, подойдя, помог он Гребенко подняться и тихонько повел его. Гребенко волочил ногу, кряхтел и хмыкал, стараясь ничем другим не выдавать адской боли в ноге и как-нибудь преодолеть ее.