Повесть о красном орленке - [26]

К восходу выбрались из лесу: перед глазами открылась необозримая степь, залитая ярким утренним солнцем. Бубнов остановил отряд, подозвал Кешку:

— Бери коня и слетай в Сосновку, разведай, что и как. А мы помаленьку пойдем вперед. Живо!

Через минуту Кешка, вспылив дорогу, помчался среди высоких трав. Артемка с завистью глядел ему вслед.

Почему не Артемку послал в разведку Бубнов? Ведь сам в первый же день назначил его разведчиком. Забыл, наверное. И Артемка смотрит укоризненно на командира. Но тот занят своими делами, не обращает на него никакого внимания. «Эх, не везет мне!» — огорченно вздохнул Артемка и, догнав Неборака с Суховерховым, пошел рядом.

Вскоре прискакал Кешка, оживленный, веселый, остановил коня перед Бубновым, лихо спрыгнул на землю:

— Порядок, Егор Егорыч! В селе тихо-мирно. Никаких войск.

Бубнов приободрился, крикнул:

— А ну, надбавь ходу!

Кешка, преисполненный важности, прошел до своей повозки, снисходительно поглядывая на мужиков: дескать, вот я каков! Смельчак, не то что вы.

К полудню показалась Сосновка. Мужики спрыгивали с телег, прихорашивались, на всякий случай осматривали свое оружие — кто бердану, кто топор или вилы.

Артемка заволновался, тоже вынул браунинг и ускорил шаг. Неборак искоса взглянул на Артемку, на его воинственный вид, хмуро произнес:

— Положи на место. Когда понадобится — вынешь.

Поднялись на небольшой взгорок перед селом. Сразу потянуло кизячным дымком, послышался разноголосый лай собак.

— Мужики,— сказал возбужденно Бубнов,— вперед, на рысях, штоб знали наших. А ну, веселей!

Телеги с грохотом покатились к селу. И только отряд набрал ходу и вытянулся, чтобы влиться в улицу, от крайних изб и построек грохнул винтовочный залп.

Враз все смешалось, перепуталось. Поднялся гвалт, шум, ругань. Передние заворачивали лошадей, задние мешали. А с околицы раз за разом били выстрелы.

Артемка не помнил, как очутился снова на взгорке, дыхание перехватило, ноги и руки дрожали.

— Сюда, сюда! — вдруг осипшим голосом закричал он, увидав Неборака и Суховерхова, которые, отстреливаясь, бежали последними.

Мужики, охваченные невообразимой паникой, на ходу вскакивали в телеги, хлестали чем попало лошадей, орали широко открытыми ртами:

— Но! Давай! Поше-ел!

Бубнов, не успев сесть, бежал, спотыкаясь, кричал, размахивая маузером:

— Остановись! Погоди!

Но его никто не слушал.

От села вымчались человек двенадцать верховых. За ними бежало несколько пеших с винтовками. Это еще больше поддало жару. Артемка стремглав вскочил на телегу, не видя ничего вокруг, кроме скачущих и бегущих за ними беляков.

Мужики гнали лошадей во весь дух. По каким дорогам мчались они, трудно понять. Ушли бы они от погони или нет — неизвестно. Неборак, Суховерхов и Колька Бастрыгин спасли отряд — отстрелялись, отбились гранатами. Мало их было, гранат-то, всего две, да напугали преследователей — те стали отставать. А мужики все гнали и гнали лошадей, пока не влетели в незнакомую деревушку. Тут едва пришли в себя. А Артемка только теперь вспомнил, что у него есть браунинг, который может стрелять.

Бубнов пересчитал людей. Было в отряде тридцать два человека, осталось двадцать четыре: трех убили сразу у Сосновки (их даже увезти не попытались), остальные исчезли бесследно. Должно быть, поразбежались.

Колька Бастрыгин глянул на Бубнова, усмехнулся:

— Вот тебе и повозлежали сытые на перинах! Трое навек свинца наглотались, а у остальных животы поскручивало — по кустам где-то бегают...

Бубнов сверкнул глазами, судорожно дернулся рукой к кобуре, но промолчал и маузера не выхватил.

А Колька не унимался. Подошел к макаровским:

— Что, мужички, пригорюнились? По лесу небось тоскуете? Может, снова в свои норы полезем?

Бровастый кинул свирепый взгляд на Кольку:

— Слышь, не береди душу. Ушибу!

Кое-где на улице стали появляться жители. Подходили нерешительно, с опаской. Суховерхов доброжелательно подзывал:

— Что боитесь? Не волки. Свои. Такие же мужики. Партизаны. Беляков бьем.

Колька Бастрыгин и тут успел, шепнул:

— Пока они нас бьют. Так и скажи, Илья...

Суховерхов отмахнулся:

— Да будет тебе.

Наконец мало-помалу партизаны оказались в тесном кругу.

— Неужто правда против властей идете? — спрашивал плечистый мужик с длинными желтыми усами.— Брешете, поди?

— Зачем брехать? — ответил Неборак.— Правду говорим. Или она, эта власть, тебе по сердцу?

Мужик смущенно поскреб затылок, переступил с ноги на ногу, не решаясь, видимо, открыто высказать свои мысли.

— Может, она тебе хозяйство помогла поставить? — допрашивал Неборак.— Богатство дала?

— Да будто и нет,— ответил наконец желтоусый.— Не дала. Коровенку-то вот взяли... Сынка в солдаты забрили...

— Видишь! — произнес Неборак.— Ты вот терпишь, а мы восстали. Не только за себя — за других, таких же обобранных и обиженных.

Мужики и бабы еще теснее сгрудились вокруг Неборака и желтоусого, с большим вниманием слушая разговор. Артемке тоже было интересно, и он пробился поближе. Удивился, глянув в глаза Неборака: мягкие, теплые, совсем не такие, как обычно. И говор иной: не отрывистый.

— Так ить восстать не мудрено,— раздумчиво произнес желтоусый.— Чем воевать? Вон у вас тоже оружия не густо... Топором против винтовки не своюешь.