Повесть о красном орленке - [18]

— Цыц! — раздался приглушенный голос.— Морду сверну! — В слабом свете мелькнула настороженная физиономия Проньки Драного. — Чего тебе тут надо?

— А тебе чего? — произнес Пашка, начиная приходить в себя.

— У меня дела. Я охраняю. Сам Винокуров попросил. Грит, без тебя всякая гада лазить под окнами станет.

— А ружье где?— растерялся Пашка.

— Я таких, как ты, без ружья убиваю. Трах по башке — и хвост набок.

Пашка не мог понять: шутит Драный или всерьез говорит. И уже подумывал убраться из сада, но тот прошептал:

— Ладно. Это хорошо, что ты прилез. Поможешь мне. Айда вон к тому окну.

Пашка глянул на окно, в которое ткнул пальцем Пронька.

— Да ты что?! Там же столы, народ жрет.

— Туда мне и надо.

— Увидят же!

— Если боишься — проваливай.

Пашка присмирел, поглядывая на Проньку. А тот, словно кот, мягко стал красться по-за кустами, потом сделал легкий прыжок и очутился под самым окном. Посидел с минуту, прислушиваясь, махнул рукой Пашке. Пашка не так ловко, но все-таки бесшумно добрался до окна. Теперь Пронька не разговаривал, а только жестикулировал. Пашка понял, что он хочет заглянуть в окно, и подставил ему спину. Пронька, придерживаясь за наличники, приподнялся и стал глядеть внутрь. Что он там видел? Согнутый под тяжестью Проньки, Пашка лишь думал о том, как бы не упасть да не нашуметь. А Пронька будто забыл, что стоит на чужой спине — смотрит и смотрит. Пашка даже подкинул его слегка, давая понять, что хватит топтать ему хребет, что он не деревянный. Да вдруг стало легко. Пашка распрямился, с удивлением взглянул: куда делся Пронька? И увидел лишь мелькнувшие в окне его рваные обутки.

«Что он делает?! — ужаснулся Пашка.— Ведь поймают!» Он хотел уже улепетывать отсюда, пока не поздно, но из окна на него посыпались какие-то шары, крупные и твердые, потом еще что-то шмякнулось у ног, и, наконец, как пробка, вылетел и сам Пронька, прижимая к груди что-то длинное, завернутое в белое.

— Собирай все — и айда! — глухо бросил Пронька. Пашка  торопливо  заползал по   земле,   вталкивая   за пазуху все, что попадалось. Огляделся: кажется, все.

— Пошли.

Они двинулись, согнувшись в три погибели, вдоль стены. Только подошли к последнему окну — остановились как вкопанные: в светлом квадрате стояли, покуривая, черный мрачный офицер Гольдович, командир карательного отряда, и толстый, словно бочка, волостной старшина. Они вполголоса разговаривали. Вернее, говорил офицер, а старшина внимательно слушал.

— Извините меня, Ксенофонт Поликарпович,— несся хрипловатый, будто надтреснутый голос офицера,— за то, что нарушил ваше веселье: у меня к вам весьма важное дело. Идя сюда, я получил с нарочным пакет — приказ о мобилизации, в частности в вашей волости. Мобилизации подлежат люди пяти возрастов, с тысяча восемьсот девяносто пятого по девятисотый год. Впрочем, вот приказ, ознакомьтесь.

Офицер медленно достал из бокового кармана френча пакет и, не раскрывая его, отдал старшине. Пока тот читал бумагу, офицер курил, опершись рукой о подоконник и рассматривая темный сад.

Пашка и Пронька словно прилипли к стене, затаив дыхание.

Наконец   старшина  прочел приказ и сунул его в пакет..

— Да,— протянул он неопределенно.

— Я не вполне понимаю ваше «да», уважаемый Ксенофонт Поликарпович,— резко произнес Гольдович.— Дело, как видите, очень серьезное и срочное. Завтра же объявите о мобилизации, и чтобы в течение двух-трех дней новобранцы были отправлены в Камень. На случай каких-либо беспорядков в связи с призывом мой отряд остается в селе. На это тоже есть указание.

Теперь старшина ответил несколько бодрее:

— Хорошо, хорошо, господин Гольдович. Все сделаем. Только, конечно, без вашей помощи нам не обойтись. Народ неспокойный стал...

— Успокоим, будьте уверены.— Офицер швырнул окурок в окно, и он, пролетев, как светлячок, над Пашкиной головой, упал в траву.— У меня все. Идемте. Хозяева, вероятно, ищут нас.

Они ушли.

— Наконец-то,— выдохнул Пронька. — Нашли когда болтать, ироды. Айда, а то еще кто вздумает покалякать.

Со всеми предосторожностями ребята выбрались на улицу.

Спирька кинулся навстречу Пашке, но, увидав Проньку, остановился.

— Откуда    Драный-то   взялся? — шепотом спросил он.

— Погоди, потом...

Пронька огляделся по сторонам, весело сказал:

— Где бы нам поудобней посидеть?

— Да вот к Спирьке можно,— ответил Пашка.— У него возле избы бревнышки.

— К Спирьке так к Спирьке. Запашок больно сладкий отсюда идет! — похлопал Пронька по свертку.

— А что там? — полюбопытствовал Спирька.

— Скоро узнаешь.

По темной тихой улице они добрались до Спирькиной избы, расселись на бревнах.

— А ну, Пашка, что у тебя? Вынай.

Пашка стал выкладывать один за другим ароматные шары.

— Что это? — залепетал Спирька.— Пахнут, что конфеты...

— Это яблок. Хрукт такой. В теплых странах растет,— важно пояснил Пронька. И тут же закричал: —Эй, эй, куда потащил в рот? Зуб вышибу. Положи на место.

Спирька нехотя положил яблоко и уставился на Пашку, который с трудом вынул из-за пазухи зажаренную курицу.

— Ух ты! — простонал Спирька.— Прямо целую на сковороду сунули...

— А это,— произнес Пронька, раскрывая свой сверток, — заливная стерлядь. Так мне нонче днем винокуровский повар объяснил. Хорошо объяснил, аж я потерял покой. Как бы думаю, отведать мне этую стерлядь? За стол господа меня не пригласят, повар, черт лысый, только разговорами угощает. Ну, и решил сам себя угостить...